Последний отрезок пути, по ровной местности, мы прошли пешком; остальные присоединились к нам в саду перед пабом. Чтобы не вызывать подозрений, мы с Фран старательно избегали друг друга. Она болтала с Полли, мало-помалу вытягивая нужные нам разведданные, а я сидел и слушал перепалку Джорджа с Майлзом.
Но при этом исподволь поглядывал на часы: минутная стрелка ползла невыносимо медленно. «И день тосклив, как накануне празднеств, / Когда обновка сшита, а надеть / Не велено еще…»
В этой пьесе сплошь и рядом сквозило предвосхищение, ожидание, во всем просматривались грядущие рассветы и закаты, дни и минуты; в другую эпоху главные герои не просто поглядывали бы на свои наручные часы, но еще и стучали бы по стеклу циферблата, поторапливая время.
Учись я, как люди, в колледже, мне сейчас было бы впору писать эссе «Время и вожделение в пьесе „Ромео и Джульетта“: из личного опыта».
Я вновь посмотрел на часы. Полноценный секс. Конечно же, было бы наивно думать, что до той поры мы не позволяли себе никаких интимных ласк, но сейчас нам светила полная близость, которая сродни полной мощности, полному залу или полному английскому завтраку: это предел, дальше уже некуда, и остается лишь ожидать повторения.
Весь вечер я тайком сверялся с часами, и ровно в восемь, по предварительному сговору, мы распрощались с остальными.
Через минуту, внутренне улыбаясь, мы уже выскочили за дверь. Возле конкурирующей бензоколонки я остановился купить упаковку льда (чего никогда прежде не делал: обилие льда казалось мне уделом миллионеров), запихнул ее в рюкзак поверх всего содержимого и очень скоро, налегая на педали, чтобы преодолеть подъем к усадьбе Фоли, почувствовал, как лед холодит мне загривок и тает. У входа мы спешились, огляделись, как разведчики в тылу врага, и спрятали велосипеды за высокой каменной стеной, окружавшей территорию усадьбы.
Дальше мы шли уже на закате, причем лесом, чтобы нас не засекли Бернард и Полли, когда будут возвращаться из паба.
– Завтра у них встреча с друзьями в Лондоне, – сообщила Фран, – а вечером – театр. Вернутся поздно и в воскресенье целый день тоже не будут отсвечивать…
Выходя из леса на подъездную дорогу, мы услышали рев их старого «мерседеса» и нырнули в кусты, словно заигравшиеся в войнушку дети. Чтобы открыть деревянные ворота, из машины вышел Бернард, трезвый как стеклышко и безупречно осанистый – ни дать ни взять вышколенный шофер на службе у благородного семейства; Полли, безвольно запрокинув голову, дремала на пассажирском месте.
– Можно было спросить у нее разрешения, – прошептал я.
– Так интереснее, – ответила Фран и накрыла мне рот поцелуем в каких-то трех метрах от Бернарда; как только машина скрылась из виду, мы перелезли через вторую, низкую, стену и двинулись к сторожке.
Ключ по-прежнему лежал на притолоке, Фран вставила его в замочную скважину и медленно повернула. Дверь тихонько скрипнула, как будто это было продуманное звуковое сопровождение.
Сдается мне, нам обоим втайне хотелось чуда: чтобы за порогом нас встретил мягко освещенный номер отеля, но в угасающих лучах заката эта хибара, унылая, пыльная и обшарпанная, смахивала скорее на давно заброшенную съемную дачу. Как пить дать, там хозяйничали мыши (хорошо, если не крысы), а в углах копошились жирные пауки.
– Люкс для новобрачных, – сказала Фран; я притянул ее к себе и неумело поцеловал. – Погоди, тут надо хоть немного прибрать.
И мы молча взялись подметать полы, отодвигая мебель и не упуская случая поцеловаться или хотя бы просто коснуться друг друга, когда оказывались рядом, но стараясь не выдавать своего желания и волнения.
Перед началом уборки Фран организовала музыку: воткнула в розетку плеер «Сони», подключила две сказочные мини-колонки и достала бумажный пакетик с компакт-дисками.
– Музыка для хозяйственных нужд, – объявила Фран, нажала на кнопку воспроизведения, и сторожку заполнил саундтрек к фильму «На игле».
В тесной кухоньке захлебнувшиеся кашлем краны плевались мутно-бурой водой, но мы кое-как вытерли пыль с красного пластмассового столика, чтобы разложить наши съестные припасы и бытовые мелочи.