Сто тысяч раз прощай

Сэм и Грейс – Алекс прозвал их «Саймон энд Гарфанкел» – познакомились с Айвором в Оксфордском обществе медиевистов, хотя чем занималось общество с таким названием и кому могло прийти в голову туда вступить – это осталось одной из непостижимых тайн университетского мира. По-видимому, членство в этом обществе открывало доступ к арсеналу средневековых инструментов, таких как танбур и блок-флейта, виуэла и крошечные колокольчики: именно они в совокупности, как нам пообещали, с современными клубными ритмами должны были составить музыкальную основу спектакля. «Час от часу не легче», – сказал Алекс. Воспитанные на театральных этюдах, мы с настороженностью и сарказмом встречали новобранцев. «Трубадуры», – фыркнула Хелен, которая без лишнего шума набирала себе первоклассную команду.

– Здравствуйте, меня зовут Крис, я буду на подхвате у Хелен в оформительской бригаде.

– Здравствуйте, меня тоже зовут Крис! – (Взрывы хохота – клянусь, от тех же самых участников.) – Я тоже буду на подхвате в постановочной и режиссерской бригадах!

У Криса и Криса были одинаково жидкие прямые волосы, одинаковый цвет лица бледной поганки, а на поясе одинаковых черных джинсов болтались на цепях, каким позавидовал бы любой начальник тюрьмы, одинаковые гигантские связки ключей и брякающих складных ножей. Одна из отдаленных построек в усадьбе Полли была отведена под производственные нужды; там из-за гигантского кульмана отдавала распоряжения Хелен, здесь гуляли раскаты смеха и шутки для посвященных, а скудость обстановки сама по себе воспринималась как сценическое решение – убежище хакера или маньяка: там валялись жестянки из-под кока-колы, обрезки бальзового дерева, немытые, заплесневелые кружки и надкушенная выпечка, выжатые до последней капли тюбики от авиационного клея, пустые пакетики из-под чипсов, ножницы и скальпели, рулоны проволочной сетки. Где-то в этих завалах бригада прятала свою собственность: бутербродницу-тостер, запасы белого хлеба, плавленого сыра и темного соуса, что служило для нас источником постоянной зависти. Однако над входом висел бескомпромиссный плакат, выполненный от руки комическим шрифтом: «Актерам вход воспрещен!», но не только он заставлял нас держаться подальше от этого сарая: там слушали исключительно готическую музыку (выбор Криса) и стоны транса (выбор Криса), причем на такой громкости, какая могла бы прорвать любую блокаду.

Индивидуальные тренинги затягивались, и я уже думал, что у Фран пропадет интерес к нашим с ней посиделкам на лугу с перелистыванием страниц, сцена за сценой и строка за строкой. «Мы же работаем только над моими кусками!» – настаивал я, пока Фран отряхивала у меня со спины сухую траву, но, если честно, ощущение близости Фран, ее бедра или головы нет-нет да и позволяло отвлечься – и подсказывало вопрос: что будет, если я наклонюсь да и поцелую ее во время лекции о значимости ямбического стиха. «Мой друг, где целоваться вы учились?» – удивляется, если верить пьесе, Джульетта. Отважься я на такой шаг, мне тоже хотелось бы показать свою выучку.

«Ты меня слушаешь?» – спрашивала Фран. «Слушаю», – отвечал я и с течением времени возомнил, что добился определенных успехов.

Как привычка к просмотру недублированных фильмов создает иллюзию, будто ты знаешь иностранный язык, так и работа над текстом вместе с Фран рождала иллюзию мастерства, и я замечал, что меньше спотыкаюсь, а иногда, выразительно читая протяженные отрывки, даже сам себе удивлялся. Наше совместное чтение походило на партию в теннис, где партнер, желая привести меня к победе, любезно направляет мяч прямо мне на ракетку. Застенчивость и смущение больше не парализовали меня. Я по-прежнему не понимал, куда девать руки, но уже читал текст не так, как читают нижние строчки таблицы в кабинете окулиста.

Конечно, эти занятия пошли бы прахом, если бы мою роль передали другому. Одно дело – затеряться в массовке, и совсем другое – говорить и быть услышанным, но мне так и представлялось, как Айвор с Алиной просят участников «Лейксайд плейерс», гильдии актеров-любителей «Сигнет» и труппы «Чок Дау стейджерз» порекомендовать юношу, девушку, мужчину, женщину – кого угодно, способного занять мое место. В понедельник я бы не возражал. Но к четвергу мне уже было не все равно.

В тот день мы с ней репетировали мою первую совместную сцену с Ромео; от меня в основном требовалось кивать и слушать, ну и временами еще посмеиваться; репетировали мы лежа на спине в высокой траве фруктового сада.

– Ах-ха-ха-ха! Так примерно?

– Мне нравится. Особенно это легкое потряхивание головой.

– Типа – «Ромео, да ты шутник!»

– Да. Я так и поняла. Только подбородок свой не терзай.

– «Ха-ха!»

– Нет, не пойдет, Чарли, это у тебя совсем не получается.

– Ну-ка, а ты давай.

– Хорошо, смотри. – Фран рассмеялась, причем совершенно естественно. – Нравится?

– Так себе.

– Уж не потому ли, что я не терзаю подбородок? Да ну тебя, Дэниел Дэй-Льюис. Для полноты картины можешь, кстати, хлопнуть себя по ляжке.

– Вот так?

– Именно так. Ну ты прямо юный Дик Уиттингтон.