Сто тысяч раз прощай

– Экзамены – фигня, разве не так? То есть экзамен – это проверка навыков – все равно что заученный карточный фокус. У такого, как Майлз, я тебе точно говорю, будут сплошь высшие баллы: А-А-A – как вопль, но при этом он… ну… если не бестолочь, то недалеко ушел. Ему просто вдолбили навыки. Я что хочу сказать: это система тупая, а не ты. Между прочим, у тебя упорство потрясающее. Мне бы такое. Знаешь, бывают моменты, когда я готова все смести со стола на пол и выскочить за дверь, но у меня кишка тонка.

Я вежливо слушал, благодарный за этот бунтарский туман, которым она замаскировала мой провал. Но если честно, я никогда и ни в чем не проявлял сознательного упорства, не имел ничего против стандартной системы образования и не ставил перед собой четких целей. Я прекрасно вписывался в эту систему и при определенном стечении обстоятельств сумел бы, наверное, проявить себя несколько лучше, а может, даже очень прилично.

– Так что же произошло? – через некоторое время спросила она.

– Я думал, у меня есть собственная позиция. И только сейчас до меня дошло, что я сам не понимаю, в чем она заключается. А мы с тобой сегодня не пробежимся по строчкам?

– Сегодня – нет. Так что стряслось? Объясни.

– Мне кажется… мне кажется… у меня немного снесло крышу.

Экзамен

Мы все понемногу сходили с ума, каждый по-своему.

У меня это наиболее отчетливо проявлялось в учебе. Некогда принесенная самому себе клятва постепенно размывалась, но в преддверии экзаменов этот процесс ускорился.

– Нас беспокоит, – сказал моим родителям мистер Хепбёрн, когда их вызвали в школу и они в последний раз пришли вместе, – что Чарли может не сдать экзамены.

Папа еще больше вжался в кресло. Мама потянулась ко мне, чтобы взять за руку, но я отпрянул и продолжил скручивать школьный галстук, чтобы отпустить этот тугой рулончик и тут же начать заново.

– Мы не понимаем, – сказала моя мать. – Он же вполне прилично учился.

– Учился, но сейчас вообще не учится, хотя мы старались, мы очень старались. Разве не так, Чарли? По-твоему, это несправедливо?

В тот же вечер, когда Билли заснула, а я просто отвернулся лицом к стене, к нам в комнату зашла мама и, опустившись на колени у моей койки, положила руку мне на затылок.

– Поговорим?

– Нет. Я уже сплю.

Но сам каждую ночь ворочался без сна, став, наверное, единственным шестнадцатилетним полуночником на всем свете, а днем страдал от глубокой дурноты, словно – если верить чужим рассказам – после дальнего авиаперелета. Мозги, как зеркало в ванной, застилала дымка. Дымка тупости, хотя в мой адрес это слово никогда и нигде не произносилось, разве что в моей собственной беззвучной речи, когда я не мог связно и толково ответить на учительский вопрос. Тупица, тупой, тупой, тупой. В ту пору я задремывал над учебниками; сонный взгляд скользил по какой-нибудь строчке, непостижимой, как санскрит, и, не останавливаясь на полях, переходил на деревянную поверхность письменного стола, после чего я впадал в тот же ступор, в каком иногда заставал отца, причем всякий раз думал: хоть бы мне до такого не докатиться.

У моей сестры помешательство проявлялось иначе: она уходила в себя и почти все время молчала: вечерами пропадала в городской библиотеке, на большой перемене отсиживаясь в читалке, а в тех редких случаях, когда я видел ее на свежем воздухе, топталась одна в дальнем конце школьного стадиона. У нее всегда была светлая голова, но теперь книжки служили ей для того, чтобы прятать лицо. Она вполне могла бы держать их вверх тормашками. В менее напряженные времена мы с ней зачастую не могли договориться, у кого будет телевизионный пульт или когда гасить свет в нашей общей спальне; нынче эти споры уже казались банальными и высосанными из пальца, но мы так и не придумали, чем их заменить и, сталкиваясь в школьном коридоре, расходились молча. Пару раз я даже видел, как она, завидев меня, шмыгнула за угол. Пару раз я и сам поступил точно так же. Мама помешалась, точнее, зациклилась на другом: на маниакальных попытках искупить свою вину. Уйдя из семьи, она раза три, а то и четыре в неделю караулила в машине у школьных ворот, опускала окно, жестом просила меня подойти и предлагала заехать в «Домашний каравай» на чай с пирожными. Мне, как жертве похищения, волей-неволей приходилось садиться в машину, а моя сестра, надо думать, в одиночестве плелась к новому дому.

Не дожидаясь, когда нам подадут пирожные, мама сдвигала в сторону чайные принадлежности, чтобы разложить на столе купленные в местном канцелярском магазине новые методические пособия для подготовки к экзаменам.

– Итак, с чего сегодня начнем?

– Мама, я сам справлюсь.

– А как у тебя с французским? С биологией?

– Биологию мы не сдаем.

– Ошибаешься!

– Нет.

– Значит, деньги на ветер, – сказала она и смахнула методичку на пол. – Тогда переходим к английскому и литературе. «Повелитель мух», правильно? – Мама наугад открыла пособие для учителей. – Охарактеризуй, пожалуйста… образ Хрюши в романе «Повелитель мух».