Сто тысяч раз прощай

С обувью в руках мы пересекли прохладную, росистую лужайку, где теперь валялись стаканы от коктейлей, фужеры из-под шампанского и пустые бутылки. За оградой я отпер велосипедный замок. Деревня, где жила Фран, находилась в четырнадцати милях, и мне пришло в голову уступить ей седло, а самому ехать, стоя на педалях, но эта затея, как и подводный поцелуй, была из разряда тех, что хороши лишь на киноэкране, но не в реальной жизни. Кроме того, у велосипеда спустили шины, и под весом двух человек мы бы всю дорогу ехали на ободьях, так что пришлось нам идти пешком, и я лишь изредка усаживал Фран, как королеву, на велосипед и катил ее вперед.

Мы перешли через автомагистраль и впервые не проронили ни слова, будто остались единственными представителями рода человеческого на этой земле, а когда городские улицы сменила загородная местность, мы стали время от времени устраивать привалы, чтобы упасть друг на друга в поле или на обочине, колкой, мокрой от росы; велосипедные колеса крутились вхолостую, словно седоков, попавших в страшную аварию, отбросило в заросли борщевика. В какой-то момент нам обоим нестерпимо захотелось по-маленькому, и Фран с выражением блаженства на лице присела в оросительной канаве, а я остановился поодаль, и процесс оказался более длительным, чем обычно. «Боже, я как лошадь!» – посмеялась Фран, а я подумал: «Совсем обалдели: писаем друг у друга на виду, гнусные развратники!» Естественно, безупречная рубашка Алекса давно превратилась в жалкую тряпку – провонявшая, вся в зеленых травяных пятнах, – а позднее, когда я украдкой загружал ее в нашу стиральную машину, выяснилось, что одна дорогая перламутровая пуговица безвозвратно утрачена – как видно, отлетела в миг нашей любовной страсти. «Заниматься любовью» – глупое выражение. Точнее всего для нас бы подошло «кувыркаться», что в некотором роде иллюстрирует разрыв между словом и опытом. «Трахаться» – цинично, «развлекаться» – фривольно, но, как ни назови, путь, который можно было проделать за час с небольшим, растянулся на все три – деревня уже ворочалась и потягивалась, а биржевые маклеры вышли гулять с собаками, чтобы заодно достать из своих почтовых ящиков лондонскую «Телеграф». Перед нами возник дом Фран, отдельно стоящий, побеленный, с подъемными рамами и розарием в саду.

– Смотри: может, зайдешь познакомиться с Грэмом и Клэр?

– Ох, сейчас полвосьмого…

– Пошли! Разбудим их, чтобы сообщить радостную весть!

– Ну… Ладно, если ты считаешь, что это…

– Я пошутила, Чарли.

– А… Очень смешно.

– То есть когда-нибудь я вас непременно познакомлю, но…

– А сейчас как ты обставишься?

– Скажу, что ночевала у Сары. Они догадаются, что я подвираю, но скандала не будет, они спокойно относятся к таким вещам – или вид делают. «Я была у Сары» – это нечто вроде кода: «Простите, но волноваться не стоит».

Она взяла меня за руку, и в промежутке между поцелуями:

– Хорошо бы пронести тебя ко мне в спальню. Контрабандой. И там спрятать.

– Я только за.

– Пусть они куда-нибудь уедут, и я сразу на тебя упаду, будем весь день валяться в постели, а как услышим их машину, я тебя опять в шкафу запру.

– А чем я буду питаться?

– Я буду тайком приносить тебе остатки ужина и, как в романе, подсовывать тарелку под дверь.

Уточнив свои планы, мы поцеловались; у меня уже сводило челюсть, а у Фран рот обметало сыпью – получилось красное кольцо наподобие клоунского грима.

– Иди, тебе пора, – сказал я.

– Это понятно, – ответила она, а потом более серьезно: – Но впредь нужно быть осторожнее.

– Вот как? Значит, ты хочешь сохранить это в тайне?

Собственно, я так и думал: за все выпавшие на мою долю поцелуи с меня требовали подписку о неразглашении, но Фран только рассмеялась:

– Нет! Фигушки! Я хочу рассказать всему свету! Ну, помещать объявление в «Эдвертайзер» – это, наверное, перебор, но и прятаться тоже не будем. Мы будем держаться… хладнокровно. – Она меня поцеловала. – Мы будем хладнокровны со всеми, за исключением друг друга.

– А что ты людям скажешь?

– Что познакомилась с одним мальчиком. Он мне нравится, и даже очень, а дальше видно будет. Так годится?

– Нормально. Я сегодня работаю до девяти, но… потом-то мы увидимся? – Это была шутка, но не совсем.

Она посмеялась:

– Не-а.

– Тогда завтра!

– Нет! В понедельник, после всех репетиций.

Важнее всего, я это знал, было не выказывать своего огорчения, но у меня по лицу пробежала, вероятно, какая-то тень, потому что Фран взяла меня за плечи:

– Не переживай. Что-нибудь придумаем.

Мы поцеловались, но не сошли с места и не разомкнули объятий, как будто меня ожидала ссылка в Мантую, и я решил рискнуть:

– Сто тысяч.

– Что?

– Сто тысяч раз?..

– Ох.

– Да ты знаешь. «Сто тысяч раз прощай…»

– Естественно, я знаю источник – это же моя реплика. Я просто не расслышала. – Она пробормотала что-то еще.

– Что?

– Я сказала: артикулировать надо четко, это важно.

– Это важно.

– Да, важно. – (Мы опять поцеловались.) – Ну хорошо, на сегодня хватит. До понедельника.

– До понедельника.

– Пока.

– Давай. Пока.