Сто тысяч раз прощай

В воскресенье, поддавшись досадному приступу тоски, я решил нарисовать по памяти ее портрет. До той поры почти все нарисованные мною глаза свисали из пустых глазниц черепов и мои дилетантские изображения ее лица, хотя и не лишенные портретного сходства, несли на себе черты обобщенной, условно-гламурной красивости, которая точно не понравилась бы Фран: несоразмерно большие глаза, несоразмерно полные губы. Правдивее, командовал я себе, но мои попытки передать чувственность сводились к доморощенным эротическим картинкам, какие в местах лишения свободы можно обменять на сигареты. Лучше всего получился тот ее портрет, на котором она делает сальто под водой: носки оттянуты, черная, как нефть, ночная сорочка всплывает выше бедер и облепляет груди. Здесь я самозабвенно трудился над передачей черного и особенно гордился контуром твердого соска, вид сбоку, с единственной черной точкой, нанесенной моим капиллярным карандашом «Ротринг» 0,4 мм.

Четыре часа, три, два, один – и в понедельник она появилась ровно в девять – впервые приехала на велосипеде. В ней произошла какая-то перемена: она стала еще прелестней, чем мне помнилось, – неужели девичье лицо меняется от поцелуя? – и когда она бросила свой прекрасный старый гоночный велосипед с тонкой рамой поверх моего, меня пленил этот жест, фантастически провокационный.

– А, привет, – сказал я.

– Здравствуй, – ответила она с улыбкой.

Мы первым делом договорились держаться друг с другом холодно, однако еще до начала репетиций слушок все равно пополз.

– Как провели выходные? – полюбопытствовала Люси.

– Здорóво, сладкая парочка, – сказал Кит.

– А Бенволио-то у нас темная лошадка. – Майлз ущипнул меня над ключицей, когда мы шли в оранжерею.

– Как трогательно, когда два юных создания находят друг друга, – сказала Полли. – Ни один сезон без этого не обходится.

Даже Айвор с Алиной, похоже, все знали.

– Думаю, вас вместе ставить не надо! – заявил Айвор с двусмысленным смешком, когда мы разбивались на пары для репетиции бала в доме Капулетти – впервые в одной сцене была задействована вся труппа.

По замыслу Алины начать следовало с традиционного галантного танца – у парней руки на поясе, девушки поднимают вверх белые платочки, – который постепенно перерастает в современное безумие, и вдруг все участники застывают, акцентируя тот миг, когда Ромео и Джульетта наконец замечают друг друга. Кроме макарены и летки-енки, познаний в хореографии у меня не было, и оказалось, что вправо-влево, вперед-назад – куда более сложные понятия, чем я привык думать; мне уже лезло в голову: разве «привет» означает «все кончено»? И не может ли быть такого, что «Поговорим позже» означает «Не желаю с тобой разговаривать»? А в какой-то момент чинного танца, когда требовалось взяться за руки, я подумал: как мне расшифровать переплетение пальцев и, главное, круговое движение ее большого пальца в моей ладони? Своим большим пальцем я тоже нашел ее ладонь и стал неистово тереть, надеясь оказать эротическое воздействие.

– Потом дождись меня, – сказала она через плечо. – Хорошо?

На обед я шел с Джорджем.

– Так-так, – сказал он, – слышал я, кое-кого можно поздравить?

– Слушай, Джордж, как получается, что все в курсе таких дел?

– Сарафанное радио. Ребята говорят, что участвуют в постановке во имя идеи, из любви к искусству, но на самом деле всем правит секс. Заключительный банкет и вовсе выльется в оргию. По крайней мере, все на это надеются.

– Но ведь ничто не предвещало. Возможно, это просто… ну ты понимаешь…

– Не более чем летнее увлечение.

– Я хотел сказать «телячьи нежности». На банкете… просто телячьи нежности. Ну, посмотрим.

– К твоему сведению, я не возражаю. То есть я, конечно, возражаю, но не собираюсь чудить и увязываться за вами по дороге домой. Я… я за тебя счастлив.

– Спасибо, Джордж.

– Но и убить тебя готов.

– По крайней мере, честно.

– Только ты ничего не рассказывай, ладно? Ей про меня. Пока еще какое-то самолюбие есть.

Я сказал, что все понимаю.

Работали мы без передышки, даже не успели встретиться в обеденное время, и наконец, в конце долгого дня, нашли друг друга в том месте, где один на другом лежали наши велосипеды: педали застряли в спицах, гибкие тросики обмотались вокруг руля. «Как мы, однако, запутались», – сказала она, и я подумал: «Ну, это уж слишком».

– Может, отойдем куда-нибудь вместе, ты и я? Пробежимся по нашим репликам – еще остаются уязвимые места, – сказал я.

Но только мы взялись за свои велосипеды, как увидели, что к нам бегут Хелен и Алекс.

– Вся банда в сборе! – воскликнула Хелен.

– Как самочувствие? – спросил Алекс. – Никаких разочарований, никаких сбоев?

– Нет, ничего такого, я в полном порядке, – ответила Фран.

– Небольшое раздражение присутствует, – сказал я.

– Это не опасно, – сказал Алекс.

– Алекс… – сказала Фран.

– Куда направимся? – спросила Хелен. – Все вчетвером.

– Вообще-то, – начала Фран, – мы с Чарли собираемся пробежаться по его репликам и посмотреть, где у него уязвимые места.

Их гогот взлетел выше деревьев.