Стоик

Пять лет блуждания по бесконечным дебрям судов, адвокатов, корпораций, законов и судей оставили Эйлин с мучительным пониманием того, что в конечном счете, какой бы шаг она ни сделала в любом направлении, это ни к чему бы не привело. На самом же деле итог и суть всех этих лет и усилий свелись к тому, что она жила в одиночестве, истинные друзья ее не посещали, она раз за разом терпела судебные поражения в одном честном иске за другим, пока не поняла наконец в полной мере, что мечта о величии, символом которого был этот дом, рассеялась, как дым. В качестве ее части собственности после выплаты всех долгов остались только восемьсот тысяч долларов и одна треть всего личного имущества. За это она должна была передать управляющему Каннингему особняк, художественную галерею, картины и все остальное. Закон, корпорации, душеприказчики – все, словно волки, преследовали ее и наконец загнали в то место, где она должна была теперь поселиться, переехав из собственного дома, чтобы продать его на аукционе посторонним людям.

Но не успела она еще переехать в апартаменты, которые выбрала себе на Мэдисон-авеню, как дом заполнили агенты участников аукциона, снабдили ярлычками с соответствующими каталожными номерами все вещи, подлежащие продаже. Подъехали автомобили, чтобы забрать картины общим числом триста штук и увезти их в Галерею изящных искусств на Двадцать третьей улице. Приехали коллекционеры, бродили по комнатам, размышляли. Она была больна, в депрессии, ей приходилось слушать управляющего Каннингема, который объяснял, что его долг состоит в том, чтобы сделать полную опись всего находящегося в доме и в галерее и представить ее суду.

За этим последовали объявления в газетах, сообщавшие, что начиная со среды следующей недели в течение трех дней и вечеров с аукциона будут распроданы мебель, бронза, скульптуры, потолочные и наддверные панели, предметы искусства всех видов, включая большую библиотеку. Адрес: дом 864 на Пятой авеню, аукционист Дж. Л. Донахью.

Среди этого раздражающего столпотворения бродила Эйлин, собирала свои личные вещи, чтобы оставшиеся верными ей слуги увезли их в ее новые апартаменты.

Интерес публики к собственности Каупервуда, любопытство к его вещам росли день ото дня, спрос на входные билеты в дом был настолько велик, что аукционисты не могли его удовлетворить. Входная плата в один доллар на выставку и торги явно не была препятствием для интересующихся.

В день открытия торгов в Галерее изящных искусств народ заполнил все пространство от партера до балкона. Когда на продажу выставлялись известные шедевры, следовали громкие аплодисменты. С другой стороны, трудности в особняке Каупервуда возрастали. В каталоге предметов, подлежащих продаже, было более тринадцати сотен наименований. И когда настал наконец день аукциона, на улицу перед особняком на Пятой авеню угол Шестьдесят восьмой улицы стали прибывать автомобили, такси и экипажи, а торги уже шли. Съехались миллионеры, собиратели произведений искусства, чьи машины никогда прежде не останавливались перед этим домом, все они спешили внутрь, чтобы поучаствовать в борьбе за прекрасные вещи Эйлин и Фрэнка Каупервуда.

Золотая кровать, когда-то принадлежавшая королю Бельгии и купленная за восемьдесят тысяч долларов, ванна розового мрамора из ванной Эйлин стоимостью в пятьдесят тысяч долларов, легендарные шелковые ковры из Ардебильской мечети, бронза, африканские вазы красного дерева, золоченые диваны Людовика XIV, резные хрустальные подсвечники той же эпохи, инкрустированные аметистами и топазами, изящные изделия из фарфора, стекла, серебра, малые предметы, такие как камеи, перстни, броши, ожерелья, драгоценные камни, статуэтки.

Они следовали из одной комнаты в другую за зычным голосом аукциониста, который эхом разносился по огромным залам. Они увидели, как «Амур и Психея» Родена ушли с молотка за пятьдесят одну тысячу. Один покупатель поднял ставку за картину Ботичелли до тысячи шестисот долларов, но эту ставку перебил другой покупатель, который был готов заплатить на сто долларов больше. Крупная, впечатляющего вида женщина в пурпуровом платье почти все время стояла рядом с аукционистом, она по какой-то причине всегда делала первую ставку на новый выставлявшийся предмет и называла сумму в триста девяносто долларов, никогда выше и никогда ниже. Когда толпа устремилась в пальмовую комнату следом за аукционистом посмотреть на скульптуру Родена, он крикнул им: «На пальмы не опираться!»