Стойкий запах лосьона

— Ага! — словно обрадовался следователь. — Садитесь, доктор… Ну что, приступим к делу, чтоб не терять времени?

— Уже и дело есть? — улыбнулся Костюкович, усаживаясь в плохонькое кресло.

— Бумажка во всяком случае имеется, — суховато ответил Думич. Познакомьтесь, — и он вынул страничку из тощей папки.

Сперва Костюкович посмотрел на дату. Жалоба поступила давно, как и та, которая у главврача, обе поступили еще до болезни Костюковича и до кражи в архиве Каширговой.

Затем он пробежал глазами текст, усмехнулся, возвратил следователю.

— Все это я уже читал.

— Где?

— Аналогичная чушь поступила и к нашему главврачу. Автор тот же. Хотя не уверен, что это истинный автор.

— Ну, а что бы вы могли сообщить по этому поводу, Марк Григорьевич?

— В объяснительной на имя главврача я уже все сказал, другого ничего быть не может, вот, — и он извлек из кармана копию той объяснительной, какую оставил главврачу, — можете подшить к делу.

— Мне бы хотелось услышать это в живом изложении. Сперва.

— Изложу, — и Костюкович пересказал всю историю с Зиминым.

— Значит похищенное из патологоанатомического отделения — протокол вскрытия и некропсийные материалы — это единственное опровержение жалобы?

— Единственное.

— Кому же понадобилось красть это? И зачем? У вас нет никаких предположений на сей счет?

— Нет.

— Плохо, — следователь посмотрел в глаза Костюковича, затем после паузы, сказал: — Копию этой вашей объяснительной вы, пожалуйста, перепишите для нас, так сказать собственноручно. Два дня вам хватит на это? И занесите мне, будьте добры.

— И что дальше?

— Жалоба на вас, как вы, надеюсь, понимаете, стала уже бумагой казенной, официальной. И я человек казенный. А речь в ней идет о том, что по вашей вине умер человек. Так что работы у меня прибавилось, следователь тоскливо вздохнул, встал, давая понять, что на сегодня все…

Когда Костюкович шел в прокуратуру, волнения почти не было, а охватило какое-то шутливо-нервическое настроение от сознания, что ни в чем не виноват. Сейчас же, возвращаясь домой, он забеспокоился, стал вспоминать разные случаи, когда врачей по похожим поводам вызывали к следователям; ни та, ни другая сторона часто не могла ни доказать, ни опровергнуть, верх в таких случаях нередко брала удобная фраза «умер больной». В палате во сне или на операционном столе, или во время какой-нибудь процедуры — умер.

«А! Будь что будет», — как бы махнул рукой Костюкович.

15

В перерыве они вдвоем пили кофе с рогаликами, посыпанными маком. Кофе Погосов варил сам — из молотого зерна в настоящей медной турке на маленькой спиртовке.

— Твой кабинет можно найти по запаху, как духан, — засмеялась Ирина.

— Ты знаешь, сколько лет этой турке? — Погосов откинулся в кресле. Лет сто. — Еще прадед мой варил в ней. Мы, армяне, цепкие во всем, что касается домашнего очага, традиций, вещей.

— Может потому, что Армения мононациональна, как никакая другая республика? — спросила Ирина.

— Скорее другое: всю свою историю армяне боролись, чтоб уцелеть, не исчезнуть. На земле, наверное, только два таких народа: мы и евреи… Ты свой виварий пополнила? — неожиданно спросил Погосов.

— Да. А почему ты спрашиваешь? — удивилась она резкому переходу к другой теме.

— Зашиваюсь, выручи. На двух группах животных я уже проверил. Мне нужно еще испытать взвесь на ингаляционное и на аллергизирующее воздействие на третьей группе животных.

— Это по хоздоговорной теме?

— Да. Сделаешь?

— Ладно, доктор Фауст, сделаю. Хотя своей работы полно.

— Еще кофе? — предложил Погосов.

— Нет, хватит, очень крепкий.

Он начал убирать со стола, опрокинул чашку, густой черный ручеек потек под бумаги, лежавшие кипой справа и слева, Ирина стала помогать ему отодвигать бумаги, чтоб не промокли, откуда-то из-под них выкатился зеленый металлический туб, в каких обычно бывают импортные лекарства. Погосов схватил этот туб и сунул в карман. Ирину удивила торопливость, с какой это было сделано — туб металлический, не промок бы.

— Что это? — спросила она.

— Ерунда, — отмахнулся он. — Западногерманские витамины.

— Пьешь, что ли?

— Ага.

— Летом? Чего вдруг? Когда полно помидоров, болгарского перца, зелени. И ты все это любишь. Врешь ты, Погос.

— Вру, — добродушно согласился он, куском марли промокая лужицу на столе.

Приоткрылась дверь, девушка-лаборантка в белом халате, заглянув, сказала:

— Ирина Григорьевна, извините. К вам Суярко с химфармзавода приехал.

— Иду! — отозвалась Ирина…

16

Костюкович вышел из застекленного тамбура, где толпились родственники больных, пытавшиеся проникнуть в неурочное время к своим близким, уговаривали пожилую женщину-швейцара, но та была неумолимой.

— Посещение с пяти, вот написано, читать надо. Что вы тут кучу образовали, дайте доктору пройти!..

По долгим ступеням он спустился с холма и пошел к трамвайной остановке. Было начало четвертого. Он ждал трамвай минут десять, когда перед ним остановилась «девятка» и из приоткрывшейся дверцы высунулся Туровский:

— Марк! Домой, что ли? Садись!