Столешников переулок

– Нет. И я не знаю, хорошо это или нет. – произнесла она, глядя в стену перед собой, будто там, под старыми обоями, и находился собеседник. Складывалось впечатление, что она разговаривает сама с собой вслух. – Наверное, плохо. Я стала ему безразлична.

– Тебе показалось. Просто у него своеобразная манера общения: чем лучше относится, тем хуже обращается.

– Ты думаешь… – она запнулась, подбирая слова, – …я ему нравлюсь?

– Ты не можешь не нравиться.

Она улыбнулась и оторвала взгляд от стены. Глаза посветлели, наполнились изумрудной сочностью.

– Не утешай, – сказала она. – Макс охладел ко мне.

– Нет.

– Да, – произнесла она, снова улыбнувшись.

– Нет.

– Он завел какую-то малолетку. Я видела из окна, как он провожал ее, – сообщила Инга.

Интересно, какую из дюжины Максовых малолеток она видела?

– Может, это он подружку Рамиля провожал до метро? Она приехала, а Рамиль с Олегом за товаром пошли и заодно напились, вернулись заполночь.

– Какая она из себя – подружка Рамиля? – спросила Инга.

– Обычная финтифлюшка.

– Тогда она! – радостно молвила Инга, но заметно было, что не очень этому верит. – Может, он и сегодня ее провожает?

– Не думаю. Они собирались с Рамилем попить пива.

– У нас на углу? – спросила она.

– Вряд ли. Они там недавно подрались с кем-то, чуть в милицию не попали.

– А мне он ничего не рассказывал, – произнесла Инга.

– Видимо, похвастать нечем было.

– Это он любит! – Она повернулась к окну. – Вечер сегодня чудный. Не хочешь погулять?

– А если Макса встретим?

– Думаешь, приревнует? Это чувство ему не знакомо, – молвила она.

Вечер, действительно, был чудесный. Кожу, нежно касаясь, обдувал ветерок, легкий и теплый, будто рядом кто-то невидимый выдыхал открытым ртом. В чистом небе скользили стрижи, вскрикивая пронзительно, жалобно. Может быть, горевали о потерянном жилье – разрушенном доме на углу с Петровкой. Темно-серый двухметровый забор, уже почти весь разрисованный и расписанный молодежью, ограждал развалины. С восьми утра и до шести вечера самосвалы вывозили оттуда строительный мусор. Колеса машин накатали бледно-коричневые колеи на асфальте. Торец соседнего дома – когда-то общая стена с разрушенным – был светлее фасада. На гладкой, без окон и дверей, серо-желтой стене висел на уровне третьего этажа темно-синий радиатор.

– Декорация для театра абсурда.

– Ты о чем? – спросила Инга, проследила за его взглядом и заулыбалась. – Ой, точно! А я два раза сегодня проходила здесь и не заметила!

На Петровке выстроились «плечом к плечу» с десяток киосков. Забиты были одинаковым товаром – импортные сигареты, спиртное и жвачка, а за всю Россию отдувалась водка, – но у каждого киоска было по несколько покупателей. Отоваривались с лихой безрассудностью, словно тратили не свои деньги, а были подсадными, заманивали покупателей.

На скамейках у Большого театра сидели парни с женственными или слишком мужественными лицами. Как ни странно, на Ингу они смотрели заинтересованно.

– По вечерам здесь собираются… – она замолчала, подбирая выражение.

– …«машки» на «Голубой огонек».

– Не знала, что это так называется! – улыбнулась она. – Они сейчас в моде.

– И зря. Не стоит хвастаться болезнью.

– Считаешь, что это болезнь? – спросила Инга, и по тону не трудно было догадаться, что и сама придерживается того же мнения.

– Сифилис души. Между мужчиной и женщиной непреодолимая пропасть.

– А трансвеститы?! – не согласилась она.

– Это прыжок в пропасть, а не через нее.

– Многие гении болели этим, – произнесла она без эмоций, повторяя чьи-то слова.

– И обычным сифилисом тоже. А еще больше было тех, кто болел одной из них или обеими сразу, но гением не являлся. Вели бы себя скромнее, как, допустим, туберкулезники, не дразнили стадо.

Инга посмотрела по-другому, словно обнаружила, что ей подменили попутчика:

– Странно, я почему-то думала, что ты молчун. Обычно сидишь в углу, слова из тебя не вытянешь.

– Не умею говорить громче всех. А если бы и умел, ты бы все равно слушала не меня.

– Ты так думаешь?! – низким голосом произнесла она, посмотрела кокетливо и сразу стушевалась, будто попыталась соблазнить подростка и одернула себя.

– Рядом с тобой думать не получается.

– Спасибо за комплимент, – высоким голосом произнесла она привычно.

– Это не комплимент, а констатация факта.

– Пойдем в Александровский сад, – быстро сказала Инга, меняя тему разговора. Наверное, испугалась, что сейчас услышит объяснение в любви.

Дальше шли молча. Инга все время вырывалась вперед, наверное, давая понять всем, что с ней просто знакомый. Только у спуска в подземный переход чуть отстала да и то потому, что навстречу по лестнице поднимались с десяток кавказцев, скорее всего, чеченцев. Все они были в шелковых турецких разноцветных рубашках и черных брюках, широких в бедрах, и лакированных остроносых туфлях. Одеколоном, сладким, пряным, от них прямо шибало. От всех одинаково, видимо, из одного ведра поливались. Взгляды наглые, уверенные в безнаказанности. Увидев Ингу, чеченцы дружно оскалились, заблестели золотыми зубами. Разминувшись с ней, громко заржали.