Мужики недолго пороптали, но после жалостливых увещеваний Отца всё же согласились не брать на себя преступление. Феранду уложили в расщепитель сознания, заодно в назидание приведя на представление всех своих многократно обмененных несчастных жен. Феранда в последний миг прикоснулась к Отцу, и тот прочел: «Прощайте, милый, прощайте и не забывайте!»
Изумленный, он ответил ей, но зародившаяся в его голове мысль не успела отправиться в сознание Феранды — на той стороне уже воцарилась тишина.
В поселке появилась тьма всяких полезных роботов — садовники, уборщики, камнесборщики, пылеподавители, ляо-пугатели, рудоискатели, погодопредсказатели, торговопродаватели и пивоохладители. Майор Бу больше не сетовал в докладах на нехватку рабочих рук, указал на повышение уровня жизни в колонии и подчеркнул три раза отсутствие каких-либо жалоб. Вскоре его повысили до полковника, пообещав, как прошлому надзирателю, возможное возвращение в столицу Терра-Империум.
Двух вдов, оставшихся после Хиндли, прибрал к себе Каспер Джонсон. К тому времени его рассудок, возможно, от потери единственного близкого человека на Катанге, окончательно расстроился. Ему патологически мерещилось, что девушки оказались порченными, что в жены они больше не годятся и только готовят ему ядовитую или расплавленную смерть, а потому калечил их беспощадно. Вдовы принялись поминать добрым словом Феранду каждый раз, когда на пути попадался один из бесчисленного множества служебных роботов.
Чувствуя, что скоро из них тоже извлекут душу, а возможно, все-таки прислушавшись к доводам «бунтарки», в тихую безоблачную ночь женщины сбежали из поселка: дождавшись, когда в небе загорится новая звездочка с кочующим торговцем на звездолете, они не вернулись с вахты.
Хакнутый автопоезд с никелевыми чушками, куда они проникли с небольшим кульком, бесшумно провез вдоль посёлка, к самой площадке космопорта, аккуратно въехал в корабль с остывающими двигателями, остановился и заглох.
Торговка, пожилая и седовласая, в широкой тунике из серой ткани, едва зайдя в грузовой отсек почуяла неладное, прикрикнула и для убедительности взялась за кобуру; выползшие из-под пластиковых боксов женщины виновато подошли к ней, держась друг за друга и за свой холщовый кулёк.
Торговка пригляделась: у первой не было руки, одна лишь культя со следами механической клешнеобразной злости и грубой хирургической операции; у второй отсутствовала левая грудь, а щеки порезаны шрамами; обе в грязных обносках, покачивающиеся, как деревца после бурелома, стояли смиренно.
Под ноги торговки упало содержимое кулька — крупные, с яблоко, рубины. Таких размеров они бывают только на Венере.
— Кто такие? Как звать? Зачем проникли?
Тишина.
— Интересные камушки… За что вас так? Каторжанки, преступницы, небось? Не слыхала, что тут располагалась колония.
Тишина.
— Вы что, языки проглотили?! — крикнула торговка.
Женщины покраснели. Одна в сильном заикании попросила взять с собой, либо тотчас застрелить, чтобы больше не мучиться.
— Никогда ими не были, — сказала она. — Нас украли с колонизаторского корабля, украли и продали!
— Рабство запрещено, — усомнилась в словах беглянки торговка.
— Контрабандист провез нас под видом скота. Всем тут плевать на закон. В этой колонии творятся дикие вещи, люди сходят с ума от машин и дичают. Нам обещали выдать генетический ключ, как только разберутся с идентификацией личности. Но это был обман! Нас выкупил господин Хиндли, с ним и жили, пока у него не появилась третья жена. Мы-то смирились с такой жизнью за столько лет, сбежать уже не пробовали, а она угомониться не смогла, вот и убила его. Потом нас отдали одному чокнутому, стало невтерпеж, стало страшно…
— Н-да, вот тебе и на… — протяжно сказала торговка.
Помолчали.
— Зовут меня Констанца. А её Розана, только говорить она не может… Есть ещё столько же рубинов, отдадим, когда вывезете отсюда. Пожалуйста, заберите нас!
Торговка присела на бокс, не отпуская взгляда от беглянок.
— Могу подбросить до ближайшей торговой станции, которая у S Андромеды, а дальше будете сами по себе. Головой своей я отвечать за беглых не хочу.
Женщины охотно закивали.
Корабль мягко и размеренно оторвался от почвы, плавно повысил высоту, пронесся над карликовым лесом; над поляной с расцветшим земным вереском, где так часто сидела Феранда в одиночестве, тоскуя по свободе; над поселком, где каторжане собирались на утреннюю вахту хороводить, и где Каспер Джонсон смеялся и плакал, ища беглянок.
В самом посёлке люди смешались с машинами, и некоторые из них даже передвигались по-человечьи, казалось, что они танцевали, шли украдкой или уверенно, делали пробежку или лениво ползли на работу. Констанца и Розана не издавали ни звука, пристально вглядываясь в знакомые места, с подкатывающей от страха тошнотой прислушивались к ритму пульсирующих двигателей, задавая про себя окрашенный недоверием и предательством вопрос: «Продаст или нет?»