Стон (СИ)

— Заткнись!

— О, какие эмоции! И из-за кого… Любопытно.

— Сад… Послушай. Он обыкновенный болван. Недотепа. Тупой, безмозглый кретин…

— Ты снова ругаешься, Шерлок. Видно, сильно тебя зацепило. Интересно, чем?

— Я… Я всё тебе расскажу. Пришли машину, и я приеду. К тебе. Домой…

Домой?! Он сказал — домой?! Готов даже на это?! Да что там произошло, черт побери?!

— Нет, Шерлок, я сегодня не в духе, и не успел по тебе соскучиться. И потом, уже ночь, а такие жалкие стариканы, как я, нуждаются в полноценном отдыхе.

— Сад, не надо. Не надо!

— Господи, Шерлок, не надо так не надо. Да-а… Мое любопытство возрастает с каждой минутой. Кто он, этот загадочный принц? Почему ты за него так хлопочешь? Как его имя? Случайно, не Чарльз?

— Не знаю. Я ничего не знаю о нем. Но… Хочу, чтобы ты это знал — я убью за него любого. Слышишь? Любого.

…Садерс едва не сошел с ума в эту ночь. Сидя под деревом в глубине красивого сада, пахнущего первой весенней зеленью, он выл, как подбитый шакал; он умирал от боли и ужаса, понимая, что всё для него закончилось — и мечты, и надежды.

Проигрыш не был позорным. Плевать ему на позор!

Проигрыш был смертельным.

«Мальчик мой, если б ты знал… Не надо меня просить, не трудись. Я больше не могу убивать. Не в силах. Меня тошнит от крови, и в сердце моем для неё не осталось места. В нем теперь только ты».

*

Утро застало Джона лежащим ничком на кровати. Он не разделся, не принял душ. Лежал, уткнувшись лицом в дешевую ткань покрывала, вдыхая едва уловимый запах плаща, который так неудержимо хотелось прижать к себе.

Пальцы всё ещё ощущали скользящую мягкость ткани, и это была такая пытка, что даже малейшее движение вызывало острую боль. Почему-то болело всё тело. Болело по-настоящему, физически, безо всяких эзотерических заморочек. Ломило спину, будто Джон три часа волок на себе чьё-то мертвое тело; ноги выворачивало и сводило судорогой; саднили бедра, словно по ним прошлись крупнозернистым наждаком. Внизу живота разливался колючий страх.

Он пролежал так всю ночь, лишь иногда проваливаясь в жаркое забытье, где чужая ладонь продолжала разрушать его жизнь. И было не жалко этой чертовой жизни. Было до смерти жалко ладони, которая никогда больше не прижмется так, будто ждала этого очень долго, и ожидание её истомило, будто только для этого она и была создана: ласкать Джона, сводить с ума Джона, опалить оргазмом Джона… Джона, Джона, Джона… Ладонь, которую так невыносимо хотелось поцеловать.

***

— Мой дорогой…

Слезы иссякли, плечи уже не тряслись, лицо не вжималось в спинку дивана. Только вот повернуться к брату, посмотреть в глаза было трудно. Слишком явным было его отчаяние, и даже если Майкрофт не будет настаивать на подробностях (а он, конечно, не будет), сделать вид, что этот горький водопад был лишь всплеском дурного настроения, не удастся даже ему, давно уже привыкшему носить свою лживую маску.

И было стыдно за эти слезы, обжигающие кожу непривычно и больно. И было страшно, что Майк догадается, вычислит, поймет, увидит тот край, на котором его младший брат отчаянно пытается удержаться.

Он с трудом распрямил согнутый позвоночник и вытянулся на спине, плотно зажмурив глаза.

Уйди, Майки. Пожалуйста, уйди…

Бога ради, Майк, побудь со мной хотя бы чуть-чуть.

Не могу посмотреть на тебя… Хочу, но не могу.

— Ты думаешь, что я слеп? Полгода я теряюсь в догадках, плохо сплю, много пью… Ты не заметил, как я постарел? Заметил. Я дал слово не отслеживать каждый твой шаг, хотя, даже при моих скромных возможностях, могу позволить себе подобный каприз. Ты сказал, что справишься со всеми проблемами, что их больше не будет. Да, у меня их нет. Но ты сам, Шерлок!

Он подошел к дивану.

— Ты выглядишь… заклейменным.

— Что?! — Шерлок открыл покрасневшие, полные муки глаза.

— Ты хорошо меня понял. На тебе печать чего-то ужасного. Настолько ужасного, что ты предпочитаешь… приспособиться, сжиться с тем, что происходит с тобой сейчас. Что это, Шерлок? Что?

Шерлок сел, плотно сжав колени и протиснув между ними ладони. Этот полузабытый жест из детства полоснул по сердцу Майкрофта новой порцией боли. Он опустился рядом и замер в ожидании того, что Шерлок как прежде вскочит и отойдет в другой угол гостиной, избегая даже незначительного контакта, для него лично граничащего с унизительной жалостью.

Но Шерлок остался на месте, а потом придвинулся ближе, касаясь брата плечом.

«Совсем плохо».

Майкрофт настойчиво ловил его взгляд.

— Твоя жизнь рушится, а что тому причиной, говорить ты не хочешь. Или не можешь?

— Не могу.

Это почти признание: я в полном дерьме, я уже не справляюсь…

— Шерлок…

— Майк, я убил человека.

— Ты сошел с ума?! Кого ты можешь убить?!

— Из-за меня… его могут… Нет. Нет! Невозможно!

Он все-таки сорвался с места и прошелся по гостиной несколько раз, обдавая потоками прохладного воздуха, а потом остановился и посмотрел на брата в упор, не мигая, призывая этим гипнотическим взглядом выполнить свою просьбу безоговорочно и прямо сейчас.

— Майк, будь так добр, оставь меня одного. Я должен всё обдумать и всё решить.