Стоп дуть! Легкомысленные воспоминания

Он шагнул с крыльца и как бы случайно, в размахе, задел рукой кувшин, который целиком и полностью плесканул на остановившуюся из-за его крика Софию. Та ахнула. Трехлитровый сосуд точнехонько и прицельно, не задев ее, пронесся мимо, а вот все его содержимое так же аккуратно вылилось на белоснежный сарафан девушки. Он был до того тонок, что мгновенно облепил чудную фигурку онемевшей Софии и рельефно проявил сквозь невесомый материал и красивую грудь, с небольшими темными сосками, и тонкую талию, и дивные породистые ноги наследницы греческих переселенцев.

— Олух! Медведь безрукий! Откуда ты свалился на мою голову?! Говорила мама, держись подальше от голландеров! Отвернись! Отвернись сейчас же! Господи, связалась же. Ой.

София, размахнувшись со всей силы, заехала сумочкой в плечо Шадрину.

— Отойди! Уйди, ради бога!

Она влетела в домик и захлопнула за собой дверь.

— Не заходи!

Сергей присел на стул и, вздохнув, налил полный стакан вина. Он уже понял, что своей дуростью испортил все, что только возможно, и теперь осталось только выслушать до конца, то, что о нем думает София, и попрощаться. Сергей залпом опрокинул стакан и закурил.

— Эй! Ромео!

Дверь распахнулась. В проеме стояла укутанная в простыню София, и протягивала Сергею мокрый сарафан.

— Повесь. Рядом тут. Пусть сохнет.

Сергей молча взял сарафан и повесил на одну из веревок, висящих во дворе.

— Господи. Ну что же ты такой дундук-то. Бестолковый. Или у тебя всегда так с девушками, а? А может, ты просто. У тебя хоть когда-нибудь была девушка-то? Или у вас там, на Волге, только сети и удочки в почете? Да. Повезло мне. Слов нет. Скорее бы сарафан высох, пока последний автобус не ушел. Ты.

София говорила и говорила, выплескивая все накипевшее за вечер, да и, наверное, за целый бестолковый год, а Сергей угрюмо дымил сигареты, одну за одной, принимая все слова как справедливую кару за собственную дурость и беспомощность.

— Молчишь? Ну и молчи тут один! Позовешь, когда высохнет! Думаю, в такую жару минут за десять готово будет!

Она хлопнула дверью, и Сергей снова остался один во дворе. Было уже темно, на землю опустилась крымская ночь. Где-то трещали цикады, где-то смеялись и играла музыка, а Сергей все сидел и сидел, раз за разом опрокидывая бокалы с вином, которое, к сожалению, совершенно его не брало. На улице и вправду было жарко: до Максимки, где находилась дача, не долетал освежающий ветер с глади Черного моря, и воздух остывал неспешно и лениво.

— Ау! Ромео. Как там мой наряд?

Сергей очнулся от дум. София кричала из комнаты, даже не пытаясь подойти к двери.

— Сейчас.

Он встал и подошел к висящему сарафану. Он был уже практически сух. Но Шадрину так не хотелось ее отпускать! Он знал, что если сейчас отдаст ей платье, то вряд ли снова ее увидит, а так хотелось все же набраться потерявшейся где-то смелости и сказать ей, что она самая лучшая и самая красивая девушка на свете и что она ему нужна, такая как есть, вся и навсегда. Сергей оглянулся, нашел глазами злополучный кувшин, наполнил его водой из стоявшей рядом бочки и, воровато оглянувшись на дверь, вылил на сарафан.

— София, мокрый он еще. Пока.

Через минуту в двери показалась голова Софии.

— Дай сюда!

Сергей снял сарафан и протянул девушке. Она потрогала.

— Мокрый. Ладно. Пусть сохнет.

София скрылась обратно за дверью, а Сергей снова уселся за стол, и начал мысленно репетировать и проговаривать то, что он сотни раз уже делал, и вновь спасовал, оказавшись один на один с предметом своих воздыханий. Он что-то бубнил себе под нос, не забывая глотнуть вина, и повторял снова и снова те самые простые слова, которые всегда труднее всего произнести. Прошло минут тридцать, и из дома снова раздался голос Софии:

— Ромео, ну что там?! Высохло?

Шадрин, уже не раздумывая, вскочил с места и снова зачерпнув воды из бочки, окатил сарафан.

— Мокрый еще.