Сторона Германтов

Я уже рассказывал, как меня потрясло, что г-н де Норпуа, друг моего отца, мог так обо мне отозваться. Еще большее потрясение я испытал, узнав, что принцессе Германтской, которая, как я думал, вообще обо мне понятия не имела, стало известно, как волновался я давным-давно во время разговора о г-же Сванн и Жильберте. Какая-то проницаемая среда отделяет все наши поступки, все слова, все убеждения, от множества людей, которые не наблюдали их сами, причем незаметно для нас ее пропускная способность бесконечно меняется; мы нередко убеждаемся на собственном опыте, что если какие-нибудь важные слова мы очень хотели распространить пошире (к примеру, пламенные речи о г-же Сванн, которые я произносил в надежде, что, если рассыпáть не жалея добрые семена, какое-нибудь из них да взойдет), эти слова тут же, вопреки всем нашим надеждам, упрятывались под спуд, но еще гораздо чаще мы и мысли не допускали, что какое-нибудь словцо, о котором сами мы забыли (а может быть, и не произносили его никогда и родилось оно по недоразумению, потому что собеседник нас не расслышал), разлетится бесконечно далеко во все стороны, долетит, к примеру, до принцессы Германтской и рассмешит пирующих богов, нанеся нам непоправимый ущерб. То, что помним о своих поступках мы сами, останется неведомо нашему ближайшему соседу; над тем, что мы сказали, но забыли, или вообще никогда не говорили, будут потешаться все на свете, и то, как другие представляют себе наши действия и движения, похоже на то, что представляем себе мы сами, не больше, чем рисунок на неудачный его оттиск, где черному штриху соответствует белое пятно, а белому пятну загадочная закорючка. Впрочем, возможно, того, что нам кажется упущением, вообще нет в рисунке, и нам это просто привиделось из-за нашего тщеславия, а то, что мы сочли добавлением копииста, на самом деле мысленно добавили мы сами, причем так убежденно, что сами же не в силах этого заметить. И этот странный оттиск, кажущийся нам совсем не похожим, иной раз довольно правдив: пускай он не льстит оригиналу, зато, как рентгеновский снимок, передает суть и приносит пользу. Но это не помогает нам узнать в нем самих себя. Если человеку, привыкшему улыбаться в зеркале своему красивому лицу и красивому торсу, покажут их рентгеновские снимки, он будет смотреть на эту связку костей, якобы изображающую его самого, с таким же недоверием, как посетитель выставки — на женский портрет, обозначенный в каталоге как «Лежащий верблюд». Позже я заметил, что разрыв между тем нашим изображением, которое мы себе представляем, и тем, которое видят другие, существует не только у меня, но и у других: они блаженствуют, окруженные коллекцией фотографий, которые изготовили сами, а вокруг тем временем гримасничают чудовищные картины, обычно для них невидимые, но как ужаснутся все они, если случай предъявит им эти портреты и скажет: «Это вы»!

Несколько лет тому назад я был бы счастлив рассказать г-же Сванн, по какой причине я питал к г-ну де Норпуа такую нежность, поскольку причина состояла в том, что я мечтал с ней познакомиться. Но теперь я этого уже не хотел, я больше не любил Жильберту. С другой стороны, мне не удавалось совместить в своем представлении г-жу Сванн с дамой в розовом, увиденной в детстве. Поэтому я заговорил о даме, которая занимала мои мысли теперь.

— Вы видели сейчас герцогиню Германтскую? — спросил я у г-жи Сванн.

Но г-жа Сванн, поскольку герцогиня с ней не здоровалась, делала вид, что нисколько не интересуется герцогиней и даже не замечает ее присутствия.

— Понятия не имею, я этого не осознала, — отвечала она с неудовольствием, употребив явную кальку с английского.

Мне, однако, хотелось знать не только о герцогине Германтской, но и обо всех, кто был к ней близок, поподробней представить себе ее жизнь, и совсем как Блок, с бестактностью людей, которые в разговоре стремятся не столько угодить собеседнику, сколько эгоистически прояснить интересующие их вопросы, я спросил г-жу де Вильпаризи о г-же Леруа.

— А, знаю, — отвечала она с наигранным презрением, — дочка этих богатых лесоторговцев. Знаю, что она теперь видится с множеством людей, но признаюсь вам, я уже слишком стара, чтобы обзаводиться новыми знакомствами. Я знавала таких интересных и любезных людей, что, право же, не думаю, чтобы госпожа Леруа сообщила мне что-нибудь, чего я не знала.