Сторож брату моему

– Повезло вам, мальчики и девочки, – сказал я невесело. – Вы не знаете, что такое война, – и не надо вам знать этого. Бегите, куда глаза глядят, и постарайтесь не попадаться войску.

– А вы? – нерешительно спросил один.

– А мы играем по другим правилам. Но они не для вас. Ну – шагом марш!

Они медленно пошли.

– Да не туда! – крикнул я им вдогонку. – Там вы тоже попадете к ним! Шагайте в глубину леса и обходите стороной!

Теперь они задвигались побыстрее.

Я поглядел в сторону противника. Четыре стрельца тащили нокаутированного мною парламентера в свой тыл. Остальные клацали фузеями, снова изготавливая их к бою.

Мы с Монахом залегли так, чтобы ход, ведущий к кораблю, был позади нас: я понимал, что, возможно, придется отступить туда и отсиживаться в этом доте.

– Ну, отче, – сказал я.

Монах не услышал; он бормотал что-то, и мне показалось, что я расслышал слова вроде «Одоления на супостаты…» Я даже не улыбнулся. Каждый настраивается на игру по-своему. Мне вот достаточно подумать об Анне.

Я покосился на нее: она, конечно, не усидела в корабле и теперь лежала рядом.

– Что вы будете делать? – спросила она с любопытством.

– Хотим доказать, что сдаваться нам еще рано.

– Но их ведь больше?

– Ничего, – сказал я. – Зато мы в тельняшках.

Я и не ожидал, что она поймет это.

Но она не поняла и многого другого.

– Они ведь с вами не согласятся…

– Ну, мы еще посмотрим, – сказал я, изготавливаясь, потому что противник, оправившись от удивления, стал строиться для атаки. Они строились очень красиво и убедительно, и собирались наступать тремя плотными колоннами. «Мечта пулеметчика», – подумал я. Но это будет просто мясорубка.

Я вскочил на ноги.

– Рассредоточьтесь, идиоты! – крикнул я им. – Цепью! Перебежками! Кто же атакует колонной, когда у нас автома…

Но окончания они не услышали, потому что грянул залп и на меня посыпалась хвоя. Тут же последовал второй – точно так же, над головами, – и они, не вняв доброму совету, двинулись вперед, а в их тьму даже засвистела какая-то пронзительная дудка.

Я вздохнул; мне было тяжело.

– Иди в корабль, ребенок, – сказал я Анне. – Это не для тебя.

– Нет, – сказала она. – Я хочу посмотреть.

– Если ты увидишь, ты меня больше никогда не…

– Что ж ты не стреляешь? – возбужденно подтолкнула она меня. – Они стреляли уже два раза, а вы молчите. Надо и вам стрелять!

Я покосился на нее. Глаза ее горели, ей было весело.

«Вот так, – подумал я. – Мы, значит, спасаем это бедное, маленькое, неразумное человечество. Своеобразным способом спасаем мы его! С нами приходит страх! – вспомнил я „Маугли“. – Вот он, страх, страх добротной земной выделки – вот он, в моих руках. Вот прорезь, вот мушка. Длинными очередями, с рассеиванием по фронту…» Я целился не в макушку деревьев. Я целил в пояс, как и полагается на войне. Но перед тем, как мягко, плавно нажать спуск, я все-таки поднял ствол чуть ли не к самому небу, словно хотел обстрелять проклятую звезду, из-за которой все и заварилось.

Нет, нельзя, нельзя стрелять в людей, которые смыслят в военном деле столько же, сколько и малые дети, – а то и куда меньше, если говорить о детях моего времени, – и к тому же совсем не собираются убивать, меня.

Мы играли на чужой площадке, и надо было – если мы хотели и впредь считать себя порядочными людьми – играть по их правилам.

И я крикнул Монаху и всем остальным:

– Только не вздумайте стрелять по людям!

Они удивленно оглянулись; Уве-Йорген скривился, но Никодим улыбнулся.

– Нет, – сказал он. – Я их только переполошу.

Он прицелился в макушки деревьев и дал очередь.

Шишки так и посыпались на них. Но шишки не убивают.

Как только мы приняли их правила, стало ясно, что это будет игра в одни ворота: их было слишком много, а мы играли все время одним составом, и патронов у нас было не так уж много. К тому же, – я заранее знал, что так и получится, – наступавшие стали постепенно входить в азарт, и пули жужжали все ближе к нам, глухо стукаясь в стволы или плюхаясь в песок. Сдуру они могли и ранить – случайно, конечно, но нас было слишком мало, чтобы терять людей даже случайно.

– Оставайся здесь, – сказал я Никодиму. – А ты ползи за мной.

Анна послушалась, хотя вряд ли это было ей приятно.

Я подполз к Уве-Йоргену.

– Пожалуй, Рыцарь, пора заключать перемирие.

– Если ты собираешься воевать таким образом, – ответил он, не отводя взгляда от наступающих, то можешь капитулировать сразу. Скажу тебе откровенно: такая война не по мне.

– Я говорю не о капитуляции, – сказал я, стараясь не обидеться, – а о перемирии. Нам надо поразмыслить, как следует.

– Попробуй, – согласился он. – Дипломатия – твоя стихия.

– Знаешь, – сказал я Анне. – Ты все-таки иди в корабль. Позаботься об ужине хотя бы. Не бездельничай.

Это подействовало, и она не стала возражать. А я улучил момент, когда стрельба чуть ослабла, встал и пошел им навстречу, так же размахивая руками над головой, как их парламентер.

Удалось добиться перемирия на час. Наступавшие с облегчением прекратили палить и тут же занялись ужином. А мы сели в кружок и принялись совещаться.