Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии

«Верую во единого Бога Отца Вседержителя, Творца неба и земли, всего видимого и невидимого. И во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, единородного, рожденного от Отца прежде всех веков, Света от Света, Бога истинного от Бога истинного, рожденного, не сотворенного, одного существа со Отцом, через Которого все сотворено; для нас людей и для нашего спасения сошедшего с небес, принявшего плоть от Духа Святого и Марии Девы и сделавшегося человеком, распятого за нас при Понтии Пилате, страдавшего и погребенного, воскресшего в третий день согласно с Писаниями (пророческими), восшедшего на небеса и сидящего одесную Отца, и снова грядущего со славою судить живых и мертвых, Царству Его не будет конца. И в Святого Духа, Господа, дающего жизнь, исходящего от Отца, поклоняемого и прославляемого равночестно с Отцем и Сыном, говорившего чрез пророков. И во единую, Святую, Вселенскую и Апостольскую Церковь. Исповедую единое крещение во оставление грехов. Ожидаю воскресения мертвых и жизнь будущую. Аминь».

Слишком абстрактный и далекий от постигаемой человеком реальности, образ Троицы нуждался в наглядном объяснении. Но не все ипостаси могли быть визуально представлены. Христианские мастера с ранних времен в разных сюжетах изображали Сына, так как он воплотился в человеческой плоти, и Святого Духа, который, как говорилось в Писании, являлся людям в виде голубя или языков пламени. Однако как можно изобразить Бога-Отца, если он, как следовало из Библии, принципиально непредставим? И, что еще сложнее – как визуализировать всю Троицу, продемонстрировав одновременно и тождество, и различие ипостасей? По мнению французского историка искусства Андрея Грабара, за всю историю Церкви так и не возникло какого-то одного визуального воплощения догмата о Троице, которое было бы сочтено окончательным: «лучшим доказательством этого служит тот факт, что все предлагаемые иконографические модели отвергались, а затем сменялись новыми – столь же спорными и недолговечными».

Иконография Троицы всегда оставалась полем визуальных экспериментов. Триединого Бога представляли в виде трех ангелов (373) или трех (почти) идентичных мужских фигур (374, 375). Иногда их объединяла общая мантия (376, 377) или сияние (378 a), а порой у божественных ипостасей оказывалась одна на троих пара ног (378 b, 379).

На других изображениях Троицы ипостаси явно отличаются друг от друга: Отец чаще всего предстает как зрелый муж или седовласый старец; Сын – в привычном облике Христа, как отрок (Эммануил) или с помощью символа – как жертвенный агнец (см. тут); Святой Дух – как голубь. Образы триединого Бога, создававшиеся на протяжении веков, по-разному комбинируют эти элементы. Один из самых распространенных вариантов – это «Престол Благодати»: Бог-Отец, который держит на коленях крест с распятым Сыном, а рядом парит (вылетает из их уст) голубь Святого Духа. На других изображениях Бог-Отец держит в руках медальоны с фигурками Агнца и голубя (или только медальон с агнцем, а голубь летит над ними). На некоторых образах мы видим не всю Троицу, а своего рода «Двоицу»: Сына, сидящего рядом с Отцом (380), – а то и одну фигуру, которая олицетворяет все три лица Бога, Троицу в ее совокупности.

Порой, дабы показать единосущие ипостасей, их изображали в виде двух человеческих туловищ, вырастающих из общей нижней части тела (381), или как сочленение птицы Святого Духа с фигурами Отца и Сына (382). И в католических, и в православных землях существовали образы Троицы как человека с двумя или тремя головами (387–392) либо с двумя или тремя сросшимися лицами (393–395, 398). Некоторые художники, не пытаясь изобразить неизобразимое, представляли Троицу с помощью различных схем (403–407) или «монограмм» (408) либо создавали сложнейшие аллегории, где человеческие фигуры растворялись в орнаменте и абстракции (410–413).

Возможно, что важную роль в формировании «монструозной» иконографии Троицы сыграла мысль Псевдо-Дионисия Ареопагита. Этого богослова, жившего в V–VI вв., в Средние века отождествляли с Дионисием из Афин – учеником апостола Павла. Ареопагит подчеркивал, что божественный абсолют непознаваем. Но как тогда изображать Господа? «Подобные», то есть ожидаемые человеком, образы, могут не привести верующих к Богу, а, напротив, увести от него, поскольку золото, короны или царственные престолы соблазняют разум, заставляя думать, что во всем этом великолепии и состоит сущность божества. Тут недалеко до идолопоклонства, так презираемого христианством. Чтобы не вводить людей в заблуждение, Дионисий предлагал использовать так называемые «неподобные подобия» – необычные, приземленные или уродливые образы, которые позволяют продемонстрировать, что Господь непознаваем. Например, Бога можно изобразить не в облике благородного мужа в роскошных одеяниях, восседающего на троне, а как земляного червя: