Страдания князя Штерненгоха

Напрасно я ожидал, что меня оздоровит уверенность. Ах, как человек преувеличивает, приукрашает то, в чем видит свою единственную надежду, свое спасение! Всегда золотит свои мнимые спасительные якоря!.. Колебаний у меня больше нет, но уверенность страшнее неуверенности! Я балансировал между драконом: Демоной, которая, может быть, живет до сих пор, и гидрой: ее призраком. Теперь я вижу, что одно смягчало, делало терпимым другое; я убегал от одного к другому, — и при этом мне было не так уж плохо. А теперь гидра полностью поглотила меня, и ничто уже не вливает в меня целительного сомнения… О, ничего нет лучше сомнения, неуверенности, скепсиса, сумрака — поэзии — феерии… Теперь я уже не боюсь ее кинжала, — но зато чего-то еще более ужасного. Живая могла убить мое тело; мертвая — душу мою — да и тело вдобавок. Моя совесть могла раньше быть спокойнее, потому что я все-таки не был окончательный убийца. Теперь я чувствую себя самым последним проклятым в аду, осужденным на то, чтобы дьявольские силы меня постепенно замучили — безумием, по сравнению с которым любые человеческие страдания ничего не значат. Теперь я понимаю все: я тебя, Демона, медленно уморил голодом, а ты меня, мстительница, убьешь еще медленнее, и чем-то гораздо более ужасным…

Существует вечная кара Божия. И все сущее, ради тайного греха, в темнотах вечности свершаемого, подвергнется смертельному бичеванию. Благо тому, кто испустит дух после первых ударов, еще блаженнее тот, кого прут толщиной с бревно убьет одним махом — лучше всего сразу после рождения. Но большая часть людей осуждена на медленную смерть утонченным бичеванием на первый взгляд безобидными розгами, в срок от 20–40 до 70 лет; это «безобидное» ужаснее всего. Вот так теперь я гляжу, через страдание, на Мир: неторопливое бичевание всех его созданий — преступников — каким-то отвратительным палачом. Боже, прости кощунство полураздавленному червю…

Мой спасительный якорь — уверенность — только глубже вверг меня в омут. Жуткие угрызения совести, бездонная, чудовищная боль, отчаяние от всего, — ночь, ночь, ночь. Вот что я приобрел, получив уверенность. Но прежде всего: страх перед Ее духом… Вижу ее постоянно, постоянно, до безумия постоянно! Лишь ее, лишь ее! лишь измазанное лицо ее, жуткую тряпку в ее прекрасных, эфирных устах… ничего не слышу, кроме бесконечного хрипения задыхающейся… это продолжается целыми неделями — я сошел бы с ума, если бы мне пришлось это описывать далее… Я — я — ведь добрый человечек — как я мог совершить нечто подобное?.. Боже мой, Боже мой!

Мне сдается, что ее постоянное присутствие в моей фантазии должно сделать ее непрерывно присутствующей и перед моими глазами… Что ужас перед ней обязан, в конце концов, породить и ее настоящую! Так как все «настоящее» является, я думаю, лишь детищем фантазии, сна… Но что при этой мысли у меня вертится в голове, не могу сказать, и вряд ли это смог бы даже намеками описать самый гениальный философ.

22 декабря.

День солнцестояния; настоящий самый большой и единственный праздник года — праздник Возрождения природы; истинный Новый Год. Я люблю его и праздную; и, смотря по тому, что в этот день произойдет, делаю себе предсказание на весь будущий год.

А сегодня произошло вот что. Отобедав в обществе, вижу в углу столовой за печью что-то странное. Встаю, иду посмотреть. День был пасмурный; хотя было только полвторого, в комнате как будто пять часов вечера. Наклоняюсь над этой вещью. Вижу — Ее голову, отрубленную от тела; из обрубка шеи торчат руки, как у цефалопода. Лицо загажено; при этом уже изгнившее; кости скул прорвали кожу; остекленевшие глаза как у гниющего карпа. Во рту носок, покрытый какой-то гадостью. На обагренных кровью руках веревки. У меня кровь застыла в жилах. И тут жуткие руки поднялись, обняли меня, рванули меня на кошмарную голову. Сознание покинуло меня.

Мои застольные гости, увидев, что я упал, отнесли меня на кушетку и привели в чувство. Никто из них, конечно, ничего не видел.

Что пророчит это мое новогоднее видение в будущем году?..

25 декабря.

Вчера вечером смотрю — елочка с горящими свечами позади меня — в звездное, ледяное небо. Каждая звезда — как кристалл снега. Будто на Страшный Суд призывно звонят колокола. Думаю о приходе Спасителя. Спаситель, придет Спаситель и ко мне?.. Вдруг я подумал, охваченный тайным ужасом: что если появится сейчас, сейчас за окном, ее лицо?.. Отскакиваю от окна — но поздно: жутко белеет ее лицо за стеклом, белое, как снег, как эти снежные звезды на небе — лоб вплотную приблизился к стеклу — ее глаза…

Спаситель, Спаситель, что ты хочешь сделать со мной?..

Я сойду с ума, совершенно точно сойду… Когда я пишу это, я ловлю себя на том, что опасно путаю понятия…

27 декабря.

Единственная моя надежда — д-р Габебальд Вехсельбалг, известнейший психопатолог Германской империи, проживающий в Берлине. Завтра еду к нему.

29 декабря.