Страх и надежда. Как Черчилль спас Британию от катастрофы

При этих словах настроение толпы резко изменилось, как свидетельствует Сэмюэл Баттерсби, один из сотрудников правительства. «Боевой дух тут же окреп, – писал он. – Все были удовлетворены, все снова обрели уверенность»[532]. Он решил, что это идеальная реплика для такого момента: «Что мог бы сказать любой премьер-министр в такое время, в столь безнадежных обстоятельствах – так, чтобы эти слова не оказались жалкими и неподходящими, а то и откровенно опасными?» Для Баттерсби эта сцена стала типичным воплощением «уникального и непредсказуемого волшебства, которое являл собой Черчилль» – его способности преобразовывать «подавленность и страдания, вызванные катастрофой, в сурово прочную ступеньку к победе, которая рано или поздно наступит».

Черчилль с Исмеем продолжали осмотр Ист-Энда и вечером, поэтому сопровождавшие их тамошние портовые чиновники – и детектив-инспектор Томпсон – нервничали все сильнее. После наступления темноты непотушенные пожары будут служить маяками для нового авианалета – который наверняка состоится. Чиновники уговаривали Черчилля немедленно покинуть опасную зону, но, как пишет Исмей, «он закусил удила и заявил, что хочет увидеть всё»[533].

Стало темнеть, и бомбардировщики действительно вернулись. Лишь тогда Черчилль и Исмей сели в свою машину. Водитель пытался проехать среди перекрытых и заваленных обломками улиц, и вдруг прямо перед автомобилем обрушилась целая груда зажигательных бомб, рассыпая искры и шипя, словно кто-то опрокинул целое ведро змей. Черчилль («разыгрывая неведение», как полагал Исмей) осведомился, что это за предметы упали с неба. Исмей объяснил ему – и, зная, что люфтваффе использует зажигательные средства для подсветки целей (по которым вскоре нанесут удар бомбардировщики), добавил: это означает, что их автомобиль теперь «прямо в "яблочке" мишени».

Впрочем, уже полыхавшие пожары тоже послужили бы ориентиром. Люфтваффе назначило первый рейд на дневные часы субботы, чтобы дать пилотам бомбардировщиков отличную возможность отыскать Лондон при естественном освещении – путем навигационного счисления, без помощи радионавигации. Зажженные ими пожары горели всю ночь, служа визуальными маяками для каждой последующей волны бомбардировщиков. Однако большинство бомб все равно упали мимо цели и распределились по городу случайным образом, так что Карл Спаатс, наблюдатель от американских военно-воздушных сил, записал в дневнике: «Началась бомбардировка Лондона – судя по всему, совершенно беспорядочная»[534].

Черчилль с Исмеем добрались обратно на Даунинг-стрит уже поздно вечером. Центральный холл оказался полон сотрудников аппарата и министров, которые забеспокоились из-за того, что Черчилль не вернулся до наступления темноты.

Но Черчилль прошел мимо них без единого слова.

Собравшиеся набросились на Исмея за то, что он подверг премьер-министра такой опасности. Тот отвечал, что «всякий, кто воображает, будто в состоянии контролировать совершение премьер-министром увеселительных прогулок такого рода, приглашается в следующий раз попробовать осуществить этот контроль самолично». Пересказывая этот эпизод, Исмей отметил, что на самом-то деле он высказался гораздо грубее[535].

Обеспокоившись, что истерия вокруг ожидаемого вторжения только усилит суматоху, генерал Брук, главнокомандующий британскими войсками в метрополии, уже в воскресенье утром выпустил инструкцию для подведомственных ему командиров: им следовало распоряжаться о том, чтобы в церковные колокола начинали звонить, лишь если они сами видели не менее 25 парашютистов, а не потому, что услышали, как колокола звонят где-то еще, и не на основании сообщений, полученных из вторых рук.

Сигнал «Кромвель» оставался в силе. Беспокойство по поводу возможного вторжения нарастало.

Бивербрук увидел в атаке 7 сентября весьма серьезное предостережение. Вернувшись в Лондон, он сразу же созвал экстренное совещание главных руководителей, состоявших под его руководством, и распорядился начать кардинальную структурную реформу британской авиационной промышленности. Отныне крупные производственные центры следовало разбить на более мелкие узлы, разбросанные по всей стране. Бирмингемский завод, выпускавший «Спитфайры», разделили на 23 корпуса, находящиеся в восьми городах. Большое предприятие компании «Виккерс», где трудились 10 000 рабочих, распределили по 42 местам, чтобы ни в одном из этих производств не работало больше 500 человек. Совершив шаг, который наверняка должен был вызвать новые бюрократические раздоры, Бивербрук вытребовал себе полномочия реквизировать производственные пространства по собственному желанию, вне зависимости от того, где они расположены, если только в данный момент они не выполняют какое-то важнейшее военное назначение (или не отведены под такую работу).