Страх и надежда. Как Черчилль спас Британию от катастрофы

Кроме того, Бивербрук все больше беспокоился о том, как выпускаемые им самолеты хранятся до передачи боевым эскадрильям. Раньше новые самолеты размещались в больших складских ангарах, обычно на аэродромах Королевских ВВС, но теперь Бивербрук распорядился, чтобы их рассредоточили по сельской местности, пряча в гаражи и сараи, – дабы предотвращать те катастрофические потери, которые мог бы навлечь даже один-единственный везучий немецкий бомбардировщик. Бивербрук опасался таких случаев с июля, когда он посетил авиационный склад в Брайз-Нортоне, к западу от Оксфорда, и обнаружил, что большое количество самолетов стоит там весьма тесно – «что создает опасную уязвимость для вражеской атаки» (как он выразился в служебной записке Черчиллю)[536]. Через шесть недель его озабоченность оказалась вполне оправданной – когда авианалет всего двух немецких самолетов на эту базу разрушил десятки воздушных машин. Новые укрытия для самолетов прозвали «гнездами дроздов».

Программа Бивербрука, направленная на такое рассредоточение, породила целый шквал чиновничьего возмущения. Он захватывал здания, которые другие министерства уже зарезервировали для собственных нужд. «Это было своеволие, это было… чистой воды пиратство», – писал его секретарь Дэвид Фаррер. Но для Бивербрука логика рассредоточения доминировала над всем – и не важно, насколько яростно ему противятся. «В результате он на какое-то время добывал помещения, – писал Фаррер, – а врагов приобретал на всю жизнь»[537].

Такой подход еще и замедлял выпуск новых самолетов, хоть это и казалось невеликой ценой в сравнении с гарантией, что в будущем никакой единичный рейд противника не сможет нанести долговременный ущерб авиационному производству.

В воскресенье Рудольф Гесс, заместитель Гитлера, вызвал Альбрехта Хаусхофера в рейнский город Бад-Годесберг. В отличие от недавней девятичасовой беседы с отцом Альбрехта эта встреча продолжалась всего-навсего два часа. «Я имел возможность высказываться с полной откровенностью», – позже отметил Альбрехт в записке, которую составил для себя по итогам разговора[538]. Он обсуждали, как донести до влиятельных официальных лиц в Англии, что на самом деле Гитлер заинтересован в мирном соглашении. Гесс уверял, что фюрер не желает разрушать Британскую империю. Гесс вопрошал: «Неужели в Англии нет никого, кто готов к миру?»

Считая, что благодаря дружбе с заместителем фюрера он находится в относительной безопасности, Альбрехт решил, что может говорить с прямотой, за которую другого немедленно отправили бы в концлагерь. Он заявил: англичанам потребуются гарантии, что Гитлер будет соблюдать это соглашение, поскольку «практически все сколько-нибудь влиятельные англичане считают любой договор, подписанный фюрером, просто никчемным клочком бумаги».

Это привело Гесса в недоумение. Альбрехт привел ему несколько примеров такого несоблюдения, а затем спросил: «Как англичане могут быть уверены, что новый договор, в отличие от многих предыдущих, не будет разорван, как только это окажется нам выгодно? Нужно осознавать, что даже в англосаксонском мире фюрера считают воплощением Сатаны, полагая, что с ним надлежит биться».

В конце концов разговор зашел о возможном использовании посредника и о встрече в нейтральной стране. Альбрехт предложил своего друга герцога Гамильтона, «который постоянно имеет доступ ко всем важным лицам Лондона – даже к Черчиллю и королю». Неизвестно, знал ли Альбрехт, что герцог сейчас еще и являлся одним из секторальных командиров в Королевских ВВС.

Спустя четыре дня герцогу направили письмо – окольными путями (маршрут разработали Гесс и Альбрехт). В послании обиняками излагалось предложение встретиться с Альбрехтом на нейтральной территории – в Лиссабоне. Альбрехт подписался инициалом «А.» в расчете на то, что герцог поймет, кто отправитель.

Но герцог не ответил. Молчание Англии затягивалось, и Гесс осознал, что необходим какой-то более прямой выход на этого посредника. Кроме того, он тоже (как и фюрер) верил, что теперь им движет некая таинственная рука. Позже он писал своему сыну Вольфу (по прозвищу Буц[539]):

«Буц! Имей в виду, существуют более высокие, более судьбоносные силы, на которые я должен обратить твое внимание (назовем их божественными силами) и которые вмешиваются в происходящее – по крайней мере когда приходит время великих событий»[540].

Мэри Черчилль посреди своей летней идиллии[541] в Бреклс-холле выбрала именно 8 сентября, воскресенье (день после колоссального авианалета на Лондон), чтобы снова написать родителям, умоляя разрешить ей возвратиться в город. Худшего момента для такого письма было не найти.

«Я так часто думаю обо всех вас, – писала она Клементине, – и мне просто ненавистна мысль, что я вдали от тебя и папы в эти темные дни. Пожалуйста – о – пожалуйста, мамочка, дорогая, позволь мне вернуться»[542].