Страх и надежда. Как Черчилль спас Британию от катастрофы

Но теперь стало как никогда важно, чтобы Черчилля каким-то образом заставили выйти из войны. 18 декабря Гитлер издал «Директиву № 21» – «План "Барбаросса"», официальное приказание его военачальникам начать готовиться к вторжению в СССР. Директива начиналась так: «Вооруженные силы Германии должны быть готовы даже до завершения войны с Англией сокрушить Советскую Россию посредством стремительной кампании» (курсив Гитлера). В тексте подробно расписывалось, какие роли должны исполнять немецкая армия, военно-воздушные силы и флот (особенно танковые части армии), намечалась оккупация Ленинграда, Кронштадта, а в конечном счете и Москвы: «Основная часть русской армии, размещенная в западной России, будет уничтожена стремительными операциями с глубоким и быстрым проникновением танковых клиньев».

Гитлер велел своим военачальникам заняться разработкой планов и расписаний. Чрезвычайно важно было приступить к этой кампании в ближайшее время. Чем дольше Германия будет оттягивать наступление, тем больше времени окажется в распоряжении СССР для укрепления армии и военно-воздушных сил. Требовалось, чтобы немецкие войска были готовы к 15 мая 1941 года.

«Крайне важно, – отмечалось в директиве, – сохранять наше намерение в тайне»[776]. Поэтому силы люфтваффе в ходе этой подготовки должны были продолжать рейды против Англии без всяких ограничений.

Между тем Геббельс очень переживал насчет морального разложения народа. Он не только заправлял пропагандистской программой Германии, но еще и занимал пост министра народной культуры – и видел своей задачей разгром тех сил, которые угрожали подрывом общественной нравственности. «Никакого стриптиза в сельской местности, в маленьких городках и перед солдатами», – приказал он своим подчиненным на одном из декабрьских совещаний по вопросам пропаганды[777]. Он велел своему помощнику Леопольду Гуттереру, 39-летнему человеку с детским личиком, составить циркуляр, адресованный всем «compères» – конферансье в кабаре и тому подобных заведениях: «Циркуляр должен быть представлен в форме категорического последнего предупреждения, запрещающего compères отпускать политические остроты или использовать непристойные шутки эротического характера во время своих выступлений».

Кроме того, Геббельс предавался мрачным размышлениям насчет Рождества. Немцы обожали Рождество – Weihnachten – больше всех других праздников. На каждом углу торговали рождественскими елками, пели и плясали, безудержно пили. Он предупреждал своих пропагандистов, что не следует создавать «сентиментальную христианскую атмосферу», и осуждал «рыдания и скорбь», порождаемые христианскими праздниками. Он заявил, что это «не по-солдатски и не по-германски» – и что нельзя позволить, чтобы подобное распространялось на весь период рождественского поста. «Все должно быть заключено строго в рамки кануна Рождества и собственно дня Рождества», – призвал он собравшихся. Но и в эти дни, отметил он, Рождество следует подавать в контексте войны: «Расхлябанная атмосфера рождественских елочек, стоящая на протяжении нескольких недель, не отвечает воинственному духу немецкого народа»[778].

Однако у себя дома Геббельс обнаружил, что все больше погружается в подготовку к празднику – и что это вовсе не вызывает у него неудовольствия. У них с женой Магдой было шестеро детей, все имена которых начинались на Х: Хельга, Хильдегарда, Хельмут, Хольдина, Хедвиг и Хайдрун (самый младший ребенок – ей было всего полтора месяца). Имелся и старший сын, Харальд, от предыдущего брака Магды. Дети пребывали в большом возбуждении – как и Магда, «которая не думает ни о чем, кроме Рождества», писал Геббельс.

Из дневниковой записи от 11 декабря: «Масса работы с рождественскими подарками, со всеми этими пакетиками и сверточками. Мне надо распределить их среди 120 000 солдат пехоты и бойцов ПВО в одном только Берлине. Но мне по душе это занятие. Ну а потом – выполнение массы личных обязанностей. С каждым годом их все больше».

13 декабря: «Выбрать рождественские подарки! Заняться организацией Рождества вместе с Магдой. Дети очень милы. К сожалению, кто-нибудь из них вечно болеет».

22 декабря два авианалета Королевских ВВС загнали семейство в бомбоубежище до семи утра. «Приятного мало – при нас были все дети, некоторые из них до сих пор больны, – писал Геббельс. – Спал всего два часа. Я так устал». Впрочем, он не настолько устал, чтобы отказаться поразмышлять на свою любимую тему. «Закон о евреях принят в Собрании (Sobranje – болгарский парламент), – писал он. – Не слишком радикальная мера, но хоть что-то. Наши идеи маршируют по всей Европе даже без принуждения».

На другой день под ударами бомбардировщиков Королевских ВВС погибло 45 берлинцев.

«Все-таки значительные потери», – писал Геббельс в канун Рождества.

Он разрешил, чтобы его коллегам выплатили рождественские премии: «Они должны получить какую-то компенсацию за свою усердную работу, за свое неустанное рвение»[779].