Несмотря на новые жертвы и разрушения, Черчилль был в восторге от рузвельтовской «Беседы у камина». В канун Нового года он встретился с Бивербруком и своим новым министром иностранных дел Энтони Иденом – чтобы составить ответ. Присутствовал также главный из финансовых чиновников Черчилля – канцлер казначейства Кингсли Вуд.
Телеграмма начиналась так: «Мы глубоко признательны за все сказанное вами вчера».
Но Черчилль лучше всех на свете понимал, что в данный момент речь Рузвельта лишь череда хорошо подобранных слов. Она вызывала много вопросов. «Вспомните, мистер президент, – диктовал он, – мы не знаем, что именно вы имеете в виду и что собираются предпринять Соединенные Штаты, а ведь мы боремся за свое существование».
Он предупреждал о финансовых тяготах Англии, из-за которых многие поставки еще не были оплачены. «Как это может отразиться на международном положении, если мы не сможем расплатиться с вашими подрядчиками, которым надо платить рабочим? Разве противник не воспользуется этим как доказательством полного краха англо-американского сотрудничества? А задержка в несколько недель может создать именно такое положение»[809]
.В конце своего дневника, на чистых страницах, отведенных под случайные заметки и под дополнения к предыдущим записям, Мэри цитировала книги, песни, отцовские выступления, выписывала отрывки смешных стишков. Она вела список книг, прочитанных в 1940 году. Их набралось несколько дюжин – в том числе «Прощай, оружие!» Хемингуэя, «Ребекка» Дафны Дюморье и «Лавка древностей» Диккенса, которую она не смогла дочитать. «Просто не вынесла эту румяную девчонку Нелл и ее престарелого дедушку», – писала она. Прочла она и «О дивный новый мир» Олдоса Хаксли, отметив: «По-моему, написано кровожадно».
Она поместила сюда же слова песни под названием «Соловей на Беркли-сквер», гимна тогдашних влюбленных, самую свежую версию которого записал 20 декабря 1940 года американский певец Бинг Кросби. Вот один фрагмент (как его запомнила Мэри):
Йозеф Геббельс у себя в Берлине оттрубил полный рабочий день, а затем – через «свирепую метель» – отправился на машине в свой загородный дом на берегу озера Богензее, расположенного чуть севернее немецкой столицы. Снег, ощущение домашнего уюта (несмотря на то что в доме имелось целых 70 комнат), канун Нового года (в Германии этот день называют Днем святого Сильвестра или просто Сильвестром) – все это привело его в задумчивое настроение.
«Иногда я ненавижу этот большой город, – записал он вечером в дневнике. – Как тут у нас красиво и уютно.
Иногда мне хочется никогда не возвращаться.
Дети ждут нас в дверях с фонарями "летучая мышь"[810]
.За окнами бушует метель.
Тем приятнее поболтать у камина.
Мне даже совестно, что у нас тут так хорошо»[811]
.А в лондонском Оперативном штабе кабинета Джон Колвилл протянул бокал шампанского другому личному секретарю – Джону Мартину, уже после того, как они оба приняли немало рюмок бренди, подаваемых «Мопсом» Исмеем. Они взобрались на крышу (ночь была черная, почти безлунная) и провозгласили тост за Новый год[812]
.По состоянию на эту полночь немецкие авианалеты на один только Лондон убили за 1940 год 13 596 мирных жителей; еще 18 378 получили серьезные ранения. И в будущем предстояли новые налеты – в том числе самый страшный рейд из всех.
1941
Часть пятая
Американцы
Глава 70
Первые шесть недель января выдались необычно холодными для Британских островов. В Вест-Линтоне, близ шотландского Эдинбурга, температура не поднималась выше нуля с 1 по 6 января. В английской деревне Хауфолл температура и вовсе упала до –21 ℃. Весь месяц время от времени шел сильный снег; в Бирмингеме его слой достиг 15-дюймовой толщины, а некоторые сугробы под Ливерпулем были высотой 10 футов. Мощные порывы ветра терзали сельскую местность, их скорость порой превышала 70 миль/ч [31 м/с]; один порыв пронесся сквозь валлийский порт Холихед со скоростью 82 мили/ч [37 м/с].
В Лондоне этот ветер и этот холод приводили к обледенению улиц и создавали ужасные условия для множества горожан, чьи дома, пробитые огромным количеством осколков, остались без отопления и оконных стекол. Даже в отеле «Кларидж» стало не слишком комфортно: его отопительная система не справлялась с такими морозами. Один из постояльцев, генерал Ли, американский военный атташе, сообщал 4 января, что в его номере «как в холодильнике» – хотя в конце концов уголь, разожженный в камине, все-таки дал кое-какое тепло.