Кроме того, писал Линдеман, этот класс любителей чая «наименее образованный и наименее ответственный в нашей стране». И добавлял: «Они мало заинтересованы в благах свободного демократического сообщества. Они могут, не особенно покривив душой, сказать (и часто говорят), что не ощутят особой разницы, если страной будет править Гитлер».
По его словам, чай служил как бы основой боевого духа: «Если весь этот класс совершенно упадет духом, он может заразить своим настроением мужей, отцов, братьев и т. п., особенно если к их нынешним невзгодам добавятся интенсивные бомбардировки»[470].
В данном случае вмешательство Линдемана ни к чему не привело – несмотря на его прямой выход на Черчилля. Норму отпуска чая, правда, в конце концов подняли до трех унций в неделю, однако само нормирование этого продукта сохранилось до 1952 года.
Пока оно продолжалось, многие любители чая просушивали использованные чайные листья, чтобы заварить их снова.
Глава 37
В ночь на воскресенье, 25 августа, группа немецких бомбардировщиков заблудилась. Их целями были авиазаводы и нефтехранилище к востоку от Лондона. В какой-то момент экипажи полагали, что над ними они сейчас и пролетают, однако в действительности они находились над самим Лондоном[471].
Королевские ВВС следили за этими самолетами с того момента, как они покинули Францию, однако британская авиация не могла ничего предпринять, чтобы их остановить, – она пока не располагала эффективными средствами ночного перехвата. Наземный радар мог дать истребителю примерное местонахождение вражеского бомбардировщика, но он предоставлял не слишком точные данные касательно высоты полета и численности группировки: может быть, речь шла об одиночном бомбардировщике, а может быть, об одном из 20. С момента первого обнаружения самолета и до того момента, когда его координаты наносились на карту диспетчерами Истребительного командования, проходило около четырех минут – но за это время неприятельский самолет мог пересечь значительную часть пролива и поменять высоту. Пилотам требовалось видеть цель, чтобы атаковать. Королевские ВВС пытались приспособить свои самолеты для ночных боев, оснастить их экспериментальными радарами типа «воздух-воздух», но все эти усилия оказались неэффективными.
Кроме того, ученые лихорадочно искали какие-то способы глушения и отклонения немецких навигационных радиолучей. Первые глушилки являлись грубыми модификациями медицинских приборов, используемых для диатермии [глубокого прогревания] – лечения различных заболеваний при помощи электромагнитной энергии. К августу их по большей части заменили более эффективные глушилки и система экранирования сигналов немецких радиомаяков (применялся термин meaconing, образованный от слов masking [экранирование] и beacon [радиомаяк]) и ретрансляции этих сигналов, призванная запутать или сбить с курса вражеские бомбардировщики, которые следуют этим сигналам. Но эти меры лишь начинали показывать свою перспективность. Пока же Королевские ВВС обычно полагались на заградительные аэростаты и зенитные орудия, наводимые с помощью прожекторов. Правда, тогдашние орудия ПВО отличались почти анекдотической неточностью. Вскоре министерство авиации проведет исследование, которое покажет, что на каждые 6000 зенитных снарядов приходится в среднем лишь один сбитый самолет[472].
Заблудившиеся бомбардировщики приближались, и по всему Лондону начали выть сирены. Радиожурналист Эдвард Марроу, корреспондент американской CBS News, в прямом эфире приступил к рассказу о происходящем – со ступеней церкви Святого Мартина в Полях. «Передо мной Трафальгарская площадь», – произнес он низким, звучным голосом, со спокойными и сдержанными интонациями. Марроу сообщил слушателям, что с его места видна колонна Нельсона и статуя адмирала на ее вершине. «Тот звук, который вы слышите, – это сирены воздушной тревоги», – пояснил он. Вдали включился прожектор, потом еще один зажегся поближе, позади статуи Нельсона. Журналист сделал паузу, чтобы аудитория как следует услышала леденящий душу контрапункт – завывание нескольких сирен, наполняющих ночь звуками. «А вот поворачивает за угол один из этих больших красных автобусов, – сообщил он. – Из тех самых, двухэтажных. Наверху всего несколько огоньков. В этом мраке он очень напоминает корабль, который проходит мимо вас ночью, когда вы видите лишь его иллюминаторы».