Страх и наваждения

Отравитель позвонил через час (этот час, разделивший ее жизнь на «до» и «после», она запомнит надолго). Обдав ее волной нежности, отчитался, что дело сделано, можно подниматься – либо он сам спустится. Она сказала: нет, я сама.

Он ждал ее на лестничной площадке. Курил, глубоко и жадно затягиваясь, выпуская рваные клочья дыма. Респиратор, похожий на медицинский, сдвинут на сторону: не то забыл, не то не потрудился снять.

Выдохнув последний клок дыма, он достал из недр рабочей куртки пластмассовую коробочку, небольшую, величиной с мыльницу, затушил в нее окурок, закрыл – проверил плотно ли. И назвал оговоренную сумму.

Ей показалось это странным: как если бы кто-то, в данном случае этот человек, усомнился в ее памяти; или в ее порядочности.

Вспомнив, что деньги в сумке, а сумка в прихожей, она потянулась к дверной ручке.

– Туда нельзя, – он преградил ей путь. – Нады́шитесь, – голос прозвучал глухо, словно из-под респиратора.

Ей, его клиентке, почудилось, что сейчас он его снимет; снимет и предложит ей. От мысли, что придется дышать через клапан, в котором скопились пары его, пропитанного отравой, дыхания, ее передернуло: инстинктивная реакция, как у распяленной лягушки, когда пускают ток. Он заметил и усмехнулся.

– Нет-нет, ничего, – она заговорила торопливо, лишь бы избыть повисшую между ним и ею неловкость. Задержала дыхание, словно готовясь нырнуть в стоячее озеро, и открыла дверь.

В прихожей стоял туман. Такой же, только гуще, обволакивал комнату. Страшно представить, что делается в кухне – хотела заглянуть и туда, но раскашлялась. С сумкой на плече, зажимая рот и нос обеими руками, выскочила на площадку, усилием воли попыталась остановить приступ кашля, неудержимый, как последние содрогания.

Немного переведя дух, протянула приготовленные с вечера деньги, завернутые в бумагу – белый листок А4.

– Три часа – как минимум. А лучше завтра, – он повторил то, о чем предупреждал заранее; строго и угрюмо: от былой, телефонной, нежности не осталось следа.

Проводив глазами кряжистую фигуру – тараканий отравитель шел, заметно сутулясь, покачивая сумкой с причиндалами; прежде чем войти в лифт стянул с себя респиратор, – она задумалась: куда мне теперь деваться? К матери не хотелось. К кому-нибудь из театральных? Без предварительной договоренности неловко, у всех свои дела, елки. К тому же придется объяснять, рассказывать про нашествие, про то, что все пропитано отравой насквозь, дышать невозможно… Пойдут слухи, уж это как пить дать: в театре секретов нет; будут шарахаться: мало ли, притащила таракана. На себе или в сумке… Пересидеть в кафе? Она почувствовала, что смертельно устала: чужие разговоры, случайные взгляды, запахи пищи – выше ее сил.

Вздохнув, спустилась во двор, добрела до детской площадки, плюхнулась на скамейку, засекла время.

Мария бродила по улицам; торопя тягучее время, поглядывала на часы – потом смирилась, бросила: как будет, так и будет. Ее покойный отец любил повторять: «Не бывает так, чтобы не было никак». Продрогнув до костей – в январе и на ходу холодно, – села в первый попавшийся автобус. Доехала до кольца – кольцо черт знает где, на какой-то, господи прости, Арцеуловской аллее. Кондуктор, женщина из приезжих (по их, восточному, обычаю в платке до бровей), подошла, спросила участливо: «Вы… заблудились?» – «Скорее, потерялась», – она ответила улыбкой, словно приглашая поиграть в слова. Та глянула недоверчиво – бросила хмурый взгляд из-под платка: «Если не выходите, плати́те». – «Я платила». – «А надо снова», – восточная женщина, которой явно не хватало слов, нарисовала в воздухе кольцо.

К исходу срока, обозначенного отравителем, этих замкнутых колец накопилось три. Кондуктор больше не спрашивала – молча протягивала руку за оплатой. Она думала: как судьба. Сходя на своей остановке, хотела попрощаться, но та смотрела мимо. Она повторила про себя: «Как судьба».

На лестничной площадке – прямо под ее дверью, на коврике – лежал респиратор. Она обернулась к лифту, словно вызвала из небытия сутулую, кряжистую фигуру; пальцы отравителя, снимающие сдвинутую на сторону маску. Ждал, когда она уйдет, караулил за гаражами, вернулся и подбросил?.. Зачем?

Заглушая ничем не обусловленные, огульные подозрения, перевела стрелки на соседей: «Понаехали, развели тараканов. Те размножились, поползли ко мне… Я вызвала специальную службу. Тараканы, спасаясь бегством, кинулись обратно – к ним. Те унюхали отраву, все поняли и подбросили. – Логика, которую она пыталась нащупать, восстанавливая цепочку событий, здесь ломалась: – Подбросили, чтобы – что? А ничего. Просто так, из мести», – брезгуя дотрагиваться голой рукой, а даже и в перчатке, подцепила респиратор носком сапога, осторожно (услышат, крику не оберешься) подпихнула к самому краю глубокой лестничной шахты. Хотела к ним, под дверь: дескать, не на ту напали! – но не рассчитала: мелькнув свернутым на сторону клапаном, респиратор пролетел мимо третьего этажа и скрылся в глубине.

– А и пусть, не очень-то и хотелось, – она отошла от края шахты; пошарила в сумке, достала связку ключей.