Страх и наваждения

Однажды сама собой выскочила статья. Автор – солидный, похожий на ученого, – описывал повадки тараканов. Бывают случаи, когда тараканы, высмотрев жертву, пикируют на нее сверху, скажем, с потолка. Успокаивая своих потенциальных читателей, автор вскользь замечал, что для жертвы в этом нет ничего страшного – тараканы не клопы. Она кивала, соглашаясь, а про себя думала: лучше бы клопы. Клоп укусит, напьется крови, а этому крови не надо: заползет на потолок, будет смотреть на нее сверху, разглядывать – мысль о зловещих, полупрозрачных глазах вызывала дрожь.

По утрам, глядя в зеркало, она стала замечать, что как-то неожиданно быстро стареет: темные мешки под глазами, заломы – глубокие, в углах рта. И ладно бы – она. Надежда, ее соседка по гримерке, тоже заметила. Однажды сказала: «Да что с тобой такое? Ходишь как в воду опущенная. Похудела, кожа да кости. Мой тебе совет – сходи к врачу. Если что, лучше на раннем этапе». Надя выразилась максимально деликатно, но им обеим было понятно, что скрывается под этим зловещим «что».

С Надей они не то чтобы дружили – у той муж и двое детей, младший в школе, ровесник ее сына, старший в колледже, на последнем курсе, учится на повара, – но ей мучительно захотелось рассказать, поделиться своими страхами. Останавливало опасение. Нет, она не сомневалась, Надя ее выслушает, посочувствует, а про себя мало ли что подумает: крышу, дескать, снесло. Пока примеривалась, ходила вокруг да около, подбирала слова, Надежда раз – и уехала. Одним днем. Всей семьей, в Сербию. Написала заявление по собственному. Даже попрощаться не зашла.

Надеждин скоропалительный отъезд не остался незамеченным. Но если в иных, не таких нервных обстоятельствах пищи для разговоров хватило бы на пару дней, да и то в лучшем случае: Сергиенко – актриса на вторых ролях, найти ей замену не проблема. Сейчас, на фоне приходящих новостей и известий, все окрасилось в багровые тона.

Гроздья коллективного гнева наливались постепенно. Сперва – намеками, обиняками, как о том самом, о чем не принято говорить вслух. Мало-помалу перешли на личности: припомнили и Надькин дурной характер, и вечное высокомерие.

– Ты ей – здрасьте! А она и не взглянет. – Первая подруга матери поджала блеклые губы. – Делает вид, будто не слышит. Сколько раз такое было.

Нарушая строгое предписание пожарной части, они курили не в специально отведенной для этой цели каморке, а на лестнице. На площадке третьего этажа.

Вторая подруга фыркнула.

– Со всеми здороваться – голова отвалится.

– Дак и я говорю. Звезда мирового масштаба! Голливуд по ней плачет.

– Бери выше – исплакался!

Слово за слово, дошло и до фамилии: чему, дескать, удивляться.

До этого она слушала молча, а тут не выдержала. С Надей они учились в одном классе, вместе ходили в Дом пионеров, в театральную студию.

– Сергиенко – это ж не ее фамилия. В смысле, не девичья. – Хотела заступиться, но вышло только хуже.

Первая подруга сказала как отрезала:

– Ее, не ее, какая разница. Муж да жена – одна сатана.

– Не, ну это уж перебор… – Василь Палыч щелкал зажигалкой. Не принимая участия в разговоре, он стоял в стороне. «Первая» вспыхнула, стрельнула в него накрашенными глазами.

– Это ты так думаешь. А у меня однокурсница была, так у них с будущим мужем совпало: она Миронова и он Миронов. Мы, дурочки-то молодые, еще смеялись на свадьбе: мол, нарочно подбирала, чтобы фамилию не менять. Может, и у Надьки так.

Она доподлинно знала: у Надьки не так, но кто-то у нее за спиной сказал раздумчиво:

– В личном деле посмотреть…

Она заметила, что Василь Палыч сморщился.

– Уйду я от вас, девки, – он потушил недокуренную сигарету.

Над лестничным пролетом повисло молчание.

– Аньгел пролетел… – Вторая подруга протянула мягко, по-московски.

Василь Палыч невнимательно смотрел в окно. Было заметно, что хочет что-то сказать, – но снизу послышались шаги. Все замерли, как нашкодившие школьники: если пожарник – настучит, потом не оберешься. Оказалось – световик. Прошел мимо и не поздоровался.

– Здрасьте вам! – Первая подруга поздоровалась громко, ему в спину.

Словно что-то вспомнив, он замедлил шаги.

– У нас говорили, милиционер родился.

– У вас – это где? – Вторая подруга переспросила кокетливо.

Световик пожал плечами. Больше не проронив ни слова, скрылся у себя в аппаратной.

Василь Палыч буркнул:

– Где-где – в Караганде, – и отчалил в буфет. Пропустить рюмашку-другую горячительного. Как он сам говорил: для необходимого, но отнюдь не достаточного куража.

– А ведь я его не узнала… – позабыв привычки стареющей жеманницы, Вторая подруга матери смотрит на дверь, обитую железом, которую световик запер изнутри…

Я смотрю в иллюминатор.

Подо мной, сколько хватает глаз, расстилается белая пустыня, покрытая сплошными ледяными торосами: черновик инсценировки, смятый чьей-то равнодушной рукой. Листы разрознены и разбросаны.