Страх и наваждения

Развернув старую пожелтелую газету, которую использовала как инструмент борьбы с тараканами, предварительно свернув в трубочку, она читает статью десятилетней давности, когда ее любимый Летний сад пережил масштабную реконструкцию, в рамках которой и, разумеется, под эгидой Русского музея были воссозданы некоторые утраченные объекты екатерининской эпохи, в том числе большие и малые фонтаны; воспользовавшись случаем, реконструкторы, наряду с утраченными объектами возвели новые, без которых в наши дни невозможно по-настоящему эффективно следить за садом: во-первых, трансформаторную подстанцию, во-вторых, хозяйственный корпус со стоянкой для садовой спецтехники. Но главное, на что неравнодушные горожане не могли не обратить внимание, – вырубка старых, отживших свое деревьев. В результате такой, прямо скажем, варварской манипуляции привычный облик сада радикальным образом изменился. На смену тенистым аллеям и разросшимся вековым липам пришли сомкнутые ряды шпалер. По обочинам аллей и дорожек словно сами собой возникли деревянные решетки с косыми перекладинами. Отвечая на вопросы общественности, представители музея твердо обещали: когда стриженные под одну гребенку кусты окрепнут, косые заборы снимут, уберут. Обещаниям мало кто верил: уж слишком фундаментально эти решетки были сделаны.

Мария свернула в трубочку газету и стала думать про деревья. Прежде чем погрузиться в долгую зимнюю спячку, у деревьев еще есть немного времени, чтобы покрасоваться перед праздно гуляющими горожанами и гостями города. Процесс сбрасывания осенних листьев в наших северных краях протекает неравномерно. Все зависит от того, какое вы дерево. Если дуб – за вас можно не беспокоиться. Если вяз – зеленейте как ни в чем бывало. Если клен – вам еще долго предстоит краснеть; обливаться краской стыда. Впрочем, зима уравнивает всех: к ноябрю палую листву сгребут в отдельные кучки. Во времена ее детства эти кучки поджигали. В памяти остался запах тлеющих листьев, приправленный струйками дыма, – сладковатый и по-своему приятный. Еще неделю-другую аромат тления будет витать над Летним садом, пока листья дубов, вязов и кленов не догорят на медленном огне.

На днях ей позвонил сын. Сказал, что срочно нужны деньги, те, что она давала в прошлом месяце, кончились. Не говоря ни да, ни нет, она спросила: так ты зайдешь? – словно ставила условие, от исполнения которого будет целиком и полностью зависеть ее материнская щедрость. Такая вот нехитрая хитрость. А уж во времена всеобщей цифровизации, прямо скажем, жалкая – Сереже ничего не стоило ее раскусить. Сделать вид, будто речь идет всего лишь о способе передачи денег: бросить на карту – что может быть проще? Чувствуя себя пойманной и даже раскушенной – да так, что косточки хрустнули, – Мария кивнула: да-да, ничего. Видимо, что-то расслышав в ее упавшем голосе, он обещал забежать, но не сейчас. Через неделю у сына день рождения, ему исполнится восемнадцать. У нее еще есть время подумать о подарке.

Когда Сережа был маленький – Мария вспоминает, – они гуляли в Летнем саду. Вдвоем, без папы и без бабушки, бродили по осенним аллеям. Повсюду стояли таблички: «По газонам ходить запрещено», но Сережа не слушался, так и норовил выскочить. Она не удерживала: пусть ребенок побегает, пошуршит листиками, наберет полные карманы желудей. Дома сын их перебирал. Самые крупные – коричневатые, с лопнувшей шкуркой, сажал в цветочные горшки. За зиму дубки вытягивались, превращались в деревца. В апреле – и снова вдвоем: теперь, когда Сережа переехал к бабушке, это кажется ей важным, – они выкапывали тонкие прутики и высаживали в скверике за домом, где окрестные жители выгуливают собак. В почве, пропитанной собачьей мочой, молодые дубки вскорости гибли. Но сын не отчаивался. Говорил, ничего, мама, не расстраивайся, в другой раз выживут.

Мария подходит к окну, открывает тугую пластиковую фрамугу. «Выжили бы – и что?» – глядя с высоты, она пытается представить себе молодую дубовую рощу – не в Летнем саду, а здесь, прямо у нее под окнами. На самом деле там голый асфальт, стоянка для соседских машин. Когда двор заставлен машинами, круглый год не продохнуть. Особенно на нижних этажах. Слава богу, она на четвертом – но бензиновые выхлопы все равно долетают. Будь у нее муж, купили бы машину, ездили бы за город, дышали свежим воздухом…

– О чем это я? – Мария захлопывает фрамугу.

Крадучись, на мягких лапах, к ней подступает страх. Никогда не знаешь, откуда он подкрадется: страх, с которым одной ей не справиться. Тем более что она не одна: этот, который за ней наблюдает, не знает устали. Порой ей даже кажется, будто Таракан слышит ее мысли. Мария думает: «Наверное, я – книга. А он меня читает… Я должна научиться себя контролировать. Думать о постороннем, чтобы ненароком не навредить Сереже».

Вот только как понять, что – в глазах Таракана – постороннее? Лучше ни о чем не думать. Выбросить из головы даже самые безобидные мысли. Сегодня – безобидные, а завтра? Какими они будут завтра?..