Страна имен. Как мы называем улицы, деревни и города в России

Как стали возможны такие имена? Влияние авангардной эстетики? На мой взгляд, этого было бы недостаточно. Вернемся в эпоху Гражданской войны и вглядимся в адреса Красноярского гарнизона, опубликованные Андреем Мармышевым и Алексеем Елисеенко: В Старых Лагерях был расквартирован Артпарк-2 Легардива 1‐й Сибирской стрелковой дивизии; ответственным в документе указан Комартдив 1‐й Сибирской стрелковой дивизии. Легардив – это не дива, а артиллерийский дивизион легких итальянских пушек, Артпарк – артиллерийский парк. Надо быть военным, чтобы разобраться, когда одно и то же слово «артиллерия» в одном предложении сокращается двумя разными способами: то «ар», то «арт». Приведенный документ из географического центра России – Енисейской губернии – демонстрирует закодированные сокращения в их естественной среде: деловой военной переписке. Гражданская война длилась четыре года, через ее горнило прошла вся страна, во всяком случае все ее мужское население. Это была эпоха Реввоенсовета, одним из предводителей флота был Федор Раскольников с его легендарной должностью, которую так любят вспоминать: замкомпоморде – заместитель командующего по морским делам. В те годы к начальнику оперативного отдела армии следовало обращаться «Товарищ начоперодштарм!».

В Самаре 1924 года сокращали почти все: только одно понятное, не требующее расшифровки словосочетание: жигулевский (пивной!) завод, да и он с маленькой буквы. «Волжская коммуна», 20 декабря 1924. С. 3. Коллекция Сергея Никитина

Языковое чутье было подорвано всерьез и надолго: раздел извещений самарской «Волжской коммуны» середины 1920‐х годов содержит все те же военизированные аббревиатуры – каррота, легардив, дившкола… Следующий шаг превратил новые сокращения в топонимы, не заботясь о том, кто и как будет читать и понимать эту диковинную абракадабру. В конце концов топонимом может быть все что угодно, главное – договориться, где это находится. В 1922 году все уже было готово к появлению имен, которые до сих пор возмущают пуристов своей непроизносимостью и неэстетичностью: поселки Моснефтекип в Подмосковье и Невдубстрой недалеко от Шлиссельбурга. Первый топоним обозначал завод нефтяных контрольно-измерительных приборов, второй – поселок строителей 8‐й ГРЭС на Неве близ поселения Невская Дубровка. Невдубстрой вскоре заменили на Кировск, но название сохранили за железнодорожной станцией.

Улицы МОПРа и Мопровские в разных городах СССР прославляли Международную организацию помощи революционерам, Ликбеза – программу массовой ликвидации безграмотности, Осоавиахима (и Осовиахимовские) – общество содействия обороне, авиационному и химическому строительству (впоследствии топонимизировалось и другое название – ДОСААФ). Никогда не забыть, как я шел по Крайсовпрофской (попробуйте произнести!) улице в Ростове-на-Дону, городе с феноменальным набором топонимизированных аббревиатур, стараясь держаться тенистой стороны и пытаясь разобрать, что имелось в виду: вероятно, здесь когда-то были расквартированы сотрудники краевых профсоюзов, естественно, советских.

Сокращения стали настолько обыденными, что люди сами продолжали эту игру. Так, выселенные из ветхих коммуналок в поселок Котовского (в память о революционере Григории Котовском) одесситы прозвали свое новое место жительства Поскот; изначально в этом слышалась ирония – мол, скотский поселок, ввиду отдаленности и неудобства связи с остальным городом, и даже ассоциация со «Скотным двором» Джорджа Оруэлла. Теперь же, в XXI веке, эта форма стала ключевым элементом идентичности; так называются форумы и странички местных жителей в социальных сетях. И иронии уже никакой нет, поселок – в их понимании – стал вполне комфортабельным, гордо звучит: «Мы с Поскота!»