В школе, временно занятой под казарму, красноармейцы готовились к параду. Кто подгонял обмундирование, кто чинил обувку, восемнадцатилетний паренек Колька Сычев, совсем недавно призванный с хутора Тухлянка Тотемского района Сталинградской области, пытался приладить штык к трехлинейной винтовке Мосина образца 1891 года.
Сидевший рядом опытный солдат потихоньку курил в кулак козью ножку и наставлял молодого:
– Да не суетись ты так, направь как следоват. Во, и защелкни.
Негромко разноголосьем лилась песня, довольно точно отражавшая душевное состояние бойцов:
Громко хлопнув дверью, в помещение решительно вошел политрук.
– Товарищи! Сегодня нам предстоит серьезное задание – пройти торжественным маршем по улицам города. Вы должны понимать, какое важное политическое значение имеет это мероприятие. Наши граждане должны видеть своих орлов-защитников. Не подкачайте, братцы!
Колька Сычев внимательно слушал политрука, и казалось ему, что он и впрямь орел-защитник. Вспомнилась ему присяга: «…Я всегда готов по приказу Советского правительства выступить на защиту моей Родины – Союза Советских Социалистических Республик… Если же я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся».
Пока война ему нравилась – харчи добрые, обмундирование справное, командиры заботливые, а главное, немца никакого рядом нет и ни обстрелов тебе, ни бомбежек.
Вторую ударную армию формировали в спешке, ее нужно было как можно скорее отправить на Волховский фронт для участия в наступательной операции по прорыву блокады Ленинграда. Командовать армией Верховный главнокомандующий назначил своего любимца – генерал-лейтенанта Власова. Он уже успел отличиться в боях под Москвой, и его портреты не сходили со страниц армейской прессы.
На центральной городской площади войска построили в каре прямо напротив наскоро сколоченной трибуны.
Колька Сычев был рослым парнем и стоял в первой шеренге. Одет он был по полной выкладке, прямо с парада их стрелковая дивизия убывала на фронт.
Шапка-ушанка с красной звездой, шинель, подпоясанная ремнем с полными подсумками патронов, ну и, конечно же, валенки, зима в 1942 году выдалась морозной. За плечами вещмешок с каской ШС-36, сухим пайком на три дня и исподним, а сбоку у ноги трехлинейка с примкнутым штыком.
Колька не отрываясь смотрел, как на трибуну поднимаются отцы-командиры и какой-то штатский. Над трибуной висел огромный плакат из кумача с надписью: «Смерть фашистским оккупантам!»
Первым слово предоставили штатскому, видать, важный был дядька. Хотя на фоне бравых командиров-орденоносцев выглядел он плюгавенько-щуплый, с козлиной бородкой, в шапке-пирожке и пальтеце на рыбьем меху с красным бантом на груди.
Взмахнув сухоньким кулачком, он начал грассировать нараспев:
– Товарищи! Коварный враг топчет нашу священную землю…
Он долго грозился кулачком и задиристо потряхивал бородкой. Однако мороз делал свое дело, нужно было закругляться.
– …Наше дело правое, победа будет за нами! За Родину! За Сталина! Ура!!!
Громкое троекратное «Ура!» разнеслось над площадью.
Колька Сычев, впрочем, как и все остальные, был готов немедленно ринуться на врага и не пощадить самой жизни, если это понадобится.
Это было похоже на эффект Гаммельнского крысолова: ровными шеренгами, с винтовками на плече, под развевающимися красными знаменами дивизия двинулась на выход из города в сторону узловой станции. Шли браво, с песней:
Поздно вечером выстроились вдоль железнодорожных путей, напротив недавно подогнанного состава. Прозвучала раскатистая команда:
– По вагонам!
Бойцы весело, с прибаутками, помогая друг другу, грузились в теплушки. Теплушка, крашенная коричнево-красным баканом, она же НТВ (нормальный товарный вагон), была переоборудована специально для переброски войск – утеплена войлоком, на полу полуметровый слой соломы, трехъярусные нары и печка-буржуйка посередине.
Вагон дернулся, крякнул сцепками и покатился. Бойцы растопили буржуйку и рассупонились, по вагону поплыл аппетитный запах тушенки. Ужинали плотно, на сытый желудок и спится слаще.
Колька забрался на третий ярус, подбил нары соломой, завернулся в шинель и уснул. Снился ему родной хутор, речка Нижняя и соседская девка – грудастая Нюрка. Мягкая, пахнущая сдобой и недоступная. Нюрка себя блюла, но уж во сне он мог себе и пофантазировать.
На самом интересном месте прозвучала команда:
– Взвод, подъем!