Страна холодного солнца

Изрек как-то Аристотель: «Человек – животное социальное», – и прав был, чертяка! Так уж устроен мир, птицы сбиваются в стаи, рыба в косяки, лошади в табуны, мухи и те роятся, вот и пишущая братия инстинктивно собирается в ватаги литературных объединений, сокращенно именуемых ЛИТО. Есть в этом что-то исконное, глубинное, от природы, от Земли-матушки что-то.

Раков состоял в ЛИТО при Военно-художественной студии писателей, заседания которого проходили в цитадели культуры – Культурном центре Российской армии.

Вооруженные силы по определению должны быть самодостаточны и автономны, оно и понятно, не дай бог чего, а они с протянутой рукой. Вот и получается, что немногочисленные боевые подразделения окружены плотным кольцом разнообразных околовоенных структур, имеется даже Академия военных наук, так что иметь свой культурный центр сам бог велел. Досуг бойца – дело государственное, потому как без концерта на передовой много не навоюешь.

По обыкновению, Кока к заседанию литературного объединения готовился. Прошлый раз начальник студии дал задание на дом – написать стихи о пуле и обещал, что лучшее стихотворение будет опубликовано в популярном военно-литературном сборнике «Маркитант».

Раков в очередной раз придирчиво просмотрел свое творение с незатейливым названием «Пуля».

Пуля – дура, она железная,
Ею стрельнут, она летит.
Цели своей она не ведает,
Снайпер полетом руководит.

И крови, дура, не чует тоже,

И смерть железную не страшит.
Как избавиться от чувства подлого?
Пуля бездушная, себя не винит.

Как же уйти от опасности этой?

Как уберечься касания дна?!
Во избежание смертельных случаев
Делайте пули из говна!

Немного подумав, Раков заменил «говна» на «дерьма».

Среда не задалась с самого утра, сначала он порезался во время бритья, потом обжег язык чаем, на рубашке оторвалась пуговица… Когда у таксиста не оказалось сдачи, Кока уже не удивлялся и не нервничал.

Центральный дом Российской армии – бывшая усадьба Салтыковых, построенная в 1779 году архитектором Ухтомским, солидное здание с монументальной колоннадой, добавляла значимости каждому туда входящему. Раскланявшись на входе с охранником, похожим на шпрехшталмейстера, Раков прошел на второй этаж в кинолекторий, где и собирались члены ЛИТО. Состояли в объединении в основном отставные военные, за исключением пройдохи, ряженного в форму капитана 1 ранга и плюгавого поэта, творившего под псевдонимом Армагеддон Концесветов, люто ненавидящего все военное, особенно военные пенсии, а также группки милых старушек, выполнявших роль жен-мироносиц.

Кока вошел в зал, все уже были на месте, а президиум, оживленно переговариваясь, занимал места на подиуме.

За столом, покрытым красным сукном, сидели четыре человека, обычно их было трое – начальник Военно-художественной студии писателей Богатырев и два редактора, Правдюк и Шигинян, а тут к ним присоединился мужчина с недоброй бульдожьей внешностью. Интригу развеял Богатырев, оказалось, что своим присутствием заседание осенил большой чин от армейской культуры по фамилии Шкирдяга. Не нужно было обладать сверхспособностями, чтобы понять, что он имеет такое же отношение к культуре, как морская свинка к морю. Ему первому слово и дали.

Громогласно откашлявшись во внушительных размеров кулак, путаясь в падежах и не к месту вставляя «значится, так», он довел до собравшихся, что близится 75-летие битвы под Москвой и что члены ЛИТО просто обязаны запечатлеть это знаменательное событие в своем творчестве.

Далек был Шкирдяга от литературы, его писательский опыт ограничивался рапортами и объяснительными, а читательский – «Уставом гарнизонной и караульной службы» и брошюркой «Пенсионное обеспечение военнослужащих Российской Федерации».

Закончив свою речь пожеланиями успехов, знатный культуролог покинул зал. Проводив залетного начальника взглядом, Богатырев вновь почувствовал себя хозяином. Мощным утесом нависал он над собравшимися литераторами.

– Бакланов, все собрались?

– Рассылал всем, а так не знаю.

Коля Бакланов был старостой ЛИТО и отвечал за оповещение и сбор. У Ракова эта должность почему-то ассоциировалась не со школьным классом, а с оккупационными властями.

Богатырев оглядел собравшихся.

– Ну что, начнем?

Вопрос был риторическим, потому как ничьего согласия ему не требовалось.

– Сегодня обсуждаем тему счастья в творчестве, кто желает выступить?

Поднялся Концесветов, он всегда вызывался первым, чтобы прочесть свое новое стихотворение. Прекрасно зная, чем это для него закончится, он все равно выносил на суд пишущей братии свои мрачные шедевры. Концесветов шел к трибуне, как Иисус на Голгофу.

Закатив глаза, потряхивая лысой головенкой, он с чувством начал декламировать.