Страна холодного солнца

Народец в ЛИТО состоял разношерстный, с разными взглядами и талантами, но все были едины в отношении творчества Армагеддона Концесветова, справедливо определив его как кладбищенский фольклор.

Шигинян сидел по правую руку от Богатырева и прищуренным взглядом сытого кашалота сканировал аудиторию. Был он талантлив и плодовит, как дрозофила, писал о флоте и по праву считался флагманом современной маринистики. Совсем недавно вышла в свет его сто двадцать третья книга по истории флота, в которой он беспощадно разоблачал глубоко эшелонированный сионистский заговор в Российском императорском флоте.

На критику Шигинян реагировал вяло, приводя в пример известное высказывание Стендаля: «Писатель не должен думать о критике, так же как солдат о госпитале».

Концесветов подошел к финалу, перейдя на пронзительный фальцет, он озвучивал последние строки:

– …В крови по пояс,
Кишки наружу,
Лежу в окопе,
Боюсь, не сдюжу!

Армагеддон с вызовом уставился на аудиторию, всем своим видом возопя: «Люди, бросьте в меня камень!» К страданиям он был готов.

Внимательно слушавший Богатырев явно недоумевал:

– А счастье-то где?

Сидевший по левую руку от Богатырева Правдюк с шумом вскочил. Правдюк вскипал, как кофе на газу, быстро и с пеной.

– Насиловать женщин на глазах поверженного врага – вот счастье!

Активно жестикулируя, он разносил творение Концесветова. Широко известный в узких кругах не издавший ни одной книги Правдюк регулярно с энтузиазмом устраивал разнос всем остальным. Если бы на его мимику и жестикуляцию можно было наложить фонограмму речи фюрера в Дортмунде в 1933 году, попадание было бы стопроцентным.

Раков развлекался рифмоплетением.

Стихов разбор идет в ЛИТО,
Правдюк вещает вдохновенно,
И где тут Бог и где порог,
Не угадать одновременно.
Запутал всех и сам устал,
Громя поэтов повсеместно.
И громкость есть, и тембр есть,
А суть в подъезде, как известно!

Богатырев откровенно мучился, отдавая всего себя служению литературе, он подорвал здоровье. Происходящее вокруг его угнетало, он чувствовал, как поднимается давление и растет сахар в крови. Его мучал не впервой возникший вопрос: «А на хрена мне все это нужно?!» И действительно, на хрена известному поэту, лауреату Государственной премии, имеющему на малой родине улицу имени себя, весь этот балаган? Ну не встречается же Гарри Каспаров с сельскими шахматистами на постоянной основе!

Богатырев обреченно пробормотал:

– Это ж блажница какая-то, прости господи.

Концесветов бесстрашно огрызался:

– Тебе, Правдюк, с твоей полковничьей пенсией не понять простого поэта!

В дискуссию включился отставной чин КГБ Иван Твердыня. В каком только жанре он не пробовал творить, но на выходе всегда получался протокол допроса. В конце концов Твердыня бросил все попытки писать и стал заниматься разбором творчества членов ЛИТО.

– Чушь и пораженчество! Где любовь к Родине?! Где воспевание Российской армии?!

Концесветов ощетинился:

– Не тебе учить! Ты сам-то какую по счету родину любишь? А тексты у тебя как вареная колбаса, катарсиса нет!

Теребя кулачишком впалую грудь, Армагеддон продолжил атаку:

– Ты чернилами пишешь, а я кровью!

Все-таки была в нем какая-то здоровая пидорасинка.

Твердыня такого натиска не ожидал, но из последних сил сопротивлялся:

– А ты литературный копрофил!

Концесветов мгновенно парировал:

– Духовный инквизитор!

Иван Твердыня испытал новое для себя ощущение, наверное, то же чувствует жук, приколотый булавкой к картонке. Покидая поле боя, он уже без всякой патетики промямлил:

– Пятая колонна.

Тут дружно загомонили жены-мироносицы, по традиции занявшие сторону гонимого, коллективно бросив в спину уходящему Твердыне:

– Сам пятая колонна!

С женщинами, в особенности с убогими, Твердыня не связывался, но и спустить такого не мог.

– Да как вы смеете?! Я полжизни в органах!

Бойкая старушонка из группы мироносиц урезонила оппонента:

– Один мой знакомый гинеколог тоже утверждает, что полжизни в органах.

Далее спор продолжился на урогенитальном уровне.

Наблюдая за товарищами по перу, Кока Раков безрезультатно противился обуявшему его смертельному греху. Коку душила зависть, зависть к литературной жизни 60-х.

Крещенные Пастернаком, молодые писатели творили вечность. Щедро политая портвейном, окутанная туманом табачного дыма, их литература завладевала умами миллионов. Произведениями этих циничных романтиков зачитывалась вся страна. Центральный дом литераторов, а точнее, его ресторан был центром притяжения творческой столицы. Теперь это просто забегаловка в центре Москвы, да и современная литературная жизнь скорее напоминает мышиную возню, а от мышей, как известно, только писк да дерьмо.

С первого ряда поднялся Авессалом Обетованный, библейской внешности старик, огладил окладистую бороду и пробасил трубой Иерихонской:

– К миру! К миру зову вас, братья!