Страна терпимости (СССР, 1980–1986 годы)

А народ был неугомонный, привычный к ночному бденью и ко всему прочему. Женщины здорово набрались, и устроили танцы в полуобнаженном виде. В общем обычная пьяная вакханалия, где женщины и мужчины становятся общими. Лишь они оказались ничьи. Линка почему-то не привлекала мужское внимание, с ней обращались как с товарищем. Ксения вела себя отстраненно и заморожено, к ней даже не подходили. Оргия длилась еще некоторое время, но вскоре все стали укладываться спать, кто-то уезжал, они тоже отправились к Линке по пути с супружеской парой. Утром рано Ксения уехала домой отсыпаться, приходить в себя. Она понимала, что богемная жизнь не для нее, слишком долго она жила размеренной супружеской жизнью. Свобода стала для нее обыденной, лишенной очарования запрета.

38

1986 год. В стране стали происходить политические события. Правители приходили и тут же уходили… на вечный покой. Такая свистопляска случилась: умер генсек Андропов, вслед за ним Черненко. Появился Горбачев, как черт из табакерки выпрыгнул. На его лбу растекалось большое неприятное родимое пятно. Бог шельму метит, так оно и оказалось впоследствии. Она как раз зашла по делу в «Простор», а там царил ажиотаж, почти все радовались новому генсеку.

Мирнов вообще захлебывался от восторга: – Стоящий мужик, настоящий демократ. А какие лозунги: перестройка, гласность, свобода печати! И цензуру, говорят, отменят.

Ксения почему-то не испытывала энтузиазма, увидев сначала портрет Горбачева, а потом и живьем по ТВ. Мета сатаны ей не понравилась, все-таки она была человеком суеверным, где-то даже и мистическим. Как Поэт. Написалось само собой стихотворение.

НАЧАЛО ПЕРЕСТРОЙКИ

Но грянет год,
Для СССР проклятый год,
Когда на царство Горбачев придет.
Правитель с метой Сатаны
Подстилку сделал из страны.
И США, как тигр Шерхан,
Шакалы ЦРУ на службе,
На СССР найдет аркан
Подарит Горби свою дружбу.

1986

– Зря радуетесь, свобода не каждому нужна, еще неизвестно, что дальше будет. Речь у него, как у Ваньки деревенского, необразованного. Он хотя бы школу закончил? Или как Сталин семинарию? – без почтения высказала свое мнение Ксения.

Все уставились на нее, как на чокнутую.

Началась вакханалия перестройки с борьбы с пьянством, сошедшей вскоре на нет. Хотя конъюнктурщики от кино успели снять несколько безалкогольных фильмов, по «ящику» показывали безалкогольные свадьбы. Ксения на самом деле побывала на такой свадьбе: выходила замуж младшая дочь Фархада. Водку подавали в заварочных чайниках. Упились все гости пуще прежнего. Потом началось перетряхивание гробов, переписывание истории: из кровавого царя Николая второго сделали святого. С каждым новым днем новые новости.

Перестройка кипела и бурлила неостановимым мутным потоком. За газетами и журналами стояли очереди. Читателей буквально захлестнул поток произведений известных и малоизвестных (запрещенных при советской власти), опубликованных в московских журналах, а затем вышедших отдельными книгами, произведений, написанных, как тогда говорилось, «в стол».

Чтобы приобретать новинки, Ксения даже завязала дружбу с продавщицей в киоске «Союзпечати» недалеко от издательства Людмилой Максимовной, страстной библиофилкой. Фигуристая, со следами былой красоты на лице женщина с непростой судьбой имела в квартире огромный архив из всех журналов, выходивших в СССР. Ксения с ее легкой руки стала читать таких авторов, которых никогда бы не прочитала. Она становилась образованней в смысле чтения, ее размышления постепенно приобретали философский характер, выходили за рамки повседневности. Она попрежнему жила духовной жизнью. «Бог умер», – сказал Ницше, она подумала: «Любовь умерла».

Прочитала запрещенную «Майн Камф» Гитлера. Мнение было неоднозначно. Сверхчеловек – это не человек, это Вселенная. Жаль, что Гитлер не стал художником, его акварели показались ей талантливыми. Может, он и был гением (ущербным), злым и бездушным. Вовлечь почти всю Европу в войну. Нет сомнений, что он был необычным человеком и обладал гипнотическим даром, как наш Вольф Мессинг. Ведь не вся немецкая нация была дебильна, чтобы фанатически верить в покорение мира!

Книги продолжали ее образовывать, заставляли ее мыслить. С Ницше, особенно с его афоризмами в книге «Злая мудрость» она спорила, оставляя заметки на полях текста. «Алхимией слова» Парандовского она восхищалась, включая себя в героев его книги. Конфуция осмеливалась поправлять. Книга Джека Лондона была и о ней, только с поправкой на женский вариант. Полюбила Ремарка «Три товарища». Пыталась читать «Розу мира» Даниила Андреева. Но книга оказалась ей не по мозгам. В «пятой книге» запомнилось: «Может быть, теперь поймет, читающий эту книгу, о чем и о ком говорит Александр Блок в стихах, исполненных настоящего прозрения: