Странная история доктора Джекила и мистера Хайда

I cannot tell you.	Когда-нибудь после моей смерти, Аттерсон, вы, может быть, узнаете все, что произошло.
And in the meantime, if you can sit and talk with me of other things, for God's sake, stay and do so; but if you cannot keep clear of this accursed topic, then in God's name, go, for I cannot bear it."	Я же ничего вам объяснить не могу. А теперь, если вы способны разговаривать о чем-нибудь другом, то оставайтесь я очень рад вас видеть, но если вы не в силах воздержаться от обсуждения этой проклятой темы, то, ради Бога, уйдите, потому что я этого не вынесу.
As soon as he got home, Utterson sat down and wrote to Jekyll, complaining of his exclusion from the house, and asking the cause of this unhappy break with Lanyon; and the next day brought him a long answer, often very pathetically worded, and sometimes darkly mysterious in drift.	Едва вернувшись домой, Аттерсон сел и написал Джекилу, спрашивая, почему тот отказывает ему от дома, и осведомляясь о причине его прискорбного разрыва с Лэньоном. На следующий день он получил длинный ответ, написанный очень трогательно, но местами непонятно и загадочно.
The quarrel with Lanyon was incurable.	Разрыв с Лэкьоном был окончателен.
"I do not blame our old friend," Jekyll wrote, but I share his view that we must never meet.	"Я ни в чем не виню нашего старого друга, писал Джекил, но я согласен с ним: нам не следует больше встречаться.
I mean from henceforth to lead a life of extreme seclusion; you must not be surprised, nor must you doubt my friendship, if my door is often shut even to you.	С этих пор я намерен вести уединенную жизнь не удивляйтесь и не сомневайтесь в моей дружбе, если теперь моя дверь будет часто заперта даже для вас.
You must suffer me to go my own dark way.	Примиритесь с тем, что я должен идти моим тяжким путем.
I have brought on myself a punishment and a danger that I cannot name.	Я навлек на себя кару и страшную опасность, о которых не могу говорить.
If I am the chief of sinners, I am the chief of sufferers also.	Если мой грех велик, то столь же велики и мои страдания.
I could not think that this earth contained a place for sufferings and terrors so unmanning; and you can do but one thing, Utterson, to lighten this destiny, and that is to respect my silence."	Я не знал, что наш мир способен вместить подобные муки и ужас, а вы, Аттерсон, можете облегчить мою судьбу только одним: не требуйте, чтобы я нарушил молчание".
Utterson was amazed; the dark influence of Hyde had been withdrawn, the doctor had returned to his old tasks and amities; a week ago, the prospect had smiled with every promise of a cheerful and an honoured age; and now in a moment, friendship, and peace of mind, and the whole tenor of his life were wrecked.	Аттерсон был поражен: черное влияние Хайда исчезло, доктор вернулся к своим прежним занятиям и друзьям, лишь неделю назад все обещало ему бодрую и почтенную старость, и вдруг в один миг дружба, душевный мир, вся его жизнь оказались погубленными.
So great and unprepared a change pointed to madness; but in view of Lanyon's manner and words, there must lie for it some deeper ground.	Такая огромная и внезапная перемена заставляла предположить сумасшествие, однако поведение и слова Лэньона наводили на мысль о какой-то иной причине.
A week afterwards Dr. Lanyon took to his bed, and in something less than a fortnight he was dead.	Неделю спустя доктор Лэньон слег, а еще через две недели скончался.