Странная любовь доктора Арнесона

До сих помню белое, как мел, лицо этого парня, только что открывшего глаза и обнаружившего, что я лежу головой у него на плече, в одной пижамной куртке, а вокруг стоят родители, соседи и работники с ближней фермы. Общественное мнение не сомневалось в том, что рыбак – подонок, который изнасиловал несчастного мальчика, воспользовавшись его беспомощным сомнамбулическим состоянием. Его забрали в полицию; позднее я узнал, что он вёл себя так странно, что суд признал его невменяемым и отправил в психиатрическую лечебницу. Думаю, бедный юноша на самом деле лишился рассудка от того, что с ним произошло. Он ведь ясно помнил, что ложился с девочкой, на которой была та же самая пижама. Я всю жизнь ощущал свою вину за случившееся с ним – хотя и не знал, почему. Теперь, когда мозаика сложилась, я знаю.

Во всяком случае, Каролина после той истории явно поумнела и научилась осторожности. Больше таких инцидентов не повторялось; мой «лунатизм» почти не напоминал о себе, и через несколько лет про него и вовсе забыли. Надо полагать, Каролина заботилась о том, чтобы вовремя вернуться в свою постель.

Однажды наступил перерыв. Каролина затихла незадолго до моего поступления в университет и более двадцати лет не давала о себе знать – чтобы по неизвестной причине вновь пробудиться в Лондоне в позапрошлом году.

Почему я всё время говорю о ней в третьем лице? Мне и сейчас сложно привыкнуть, что она была мной. Я повторяю ещё раз, на случай, если вы что-то упустили: Каролина всегда знала обо мне, я же до недавних пор не подозревал о Каролине. Она была вооружена всем опытом Сигмунда Арнесона, тогда как я не помнил ничего из своих похождений в облике Каролины.

Как психоаналитик я нахожу это вполне закономерным. В каждом человеке сосуществуют мужское и женское начало. В этом смысле сейдман отличается от остальных людей лишь тем, что способен менять доминанту (как вы уже, наверное, догадались, это происходит раз в девять дней, то есть раз в сидерическую неделю). Однако отношения мужского и женского начал не симметричны. Женщина, как правило, знает о мужском начале в себе – если, конечно, у неё достаточно развито самосознание и ей не успели с детства забить голову кокетством и бисероплетением. Я неоднократно наблюдал это самосознание в современных писательницах, медсёстрах и даже актрисах. Мужчина же не только не знает о своём женском компоненте, но и не хочет знать – он тщательно прячет от себя саму возможность узнать о нём, самую мысль о мысли. Потому что даже намёк на такую возможность таит в себе угрозу, что его мир рухнет.

Каролина Крейн понимала это и пытала меня с удовольствием настоящей садистки. Но, в конце концов, она – всего лишь я. Разве я сам не занимался утончённым моральным истязание своих пациентов под респектабельным предлогом психологической помощи? Каролина заставила меня почувствовать то, что чувствуют они на кушетке в моём кабинете – как унизительно для девушки из профессорской семьи, для сына потомственных аристократов, для почтенной домохозяйки, когда их душу заголяют, препарируют и сводят к рефлексам физиологии и банального эгоизма. Меня одолевает тягостное подозрение, что в этом и коренится секрет нынешнего успеха психоанализа. Толпа всегда рада возможности макнуть человеческое достоинство в грязь; но грязевая ванна, которую устроила мне Каролина, оказалась и вправду целебной.

Впрочем, ей ни за что не пришла бы в голову вся эта затея, если бы волею случая я не напросился сам. Именно волею случая – я редко хожу по художественным выставкам, и на эту меня занесло лишь потому, что я не мог отказать в любезности своему бывшему пациенту. Продолжение вы уже знаете из моих писем. Я увидел её портрет, она мне понравилась, и захотелось узнать её поближе. Я рассчитывал, разумеется, лишь на лёгкую необременительную интрижку и вовсе не думал увязнуть в этом так глубоко. Увы, не существует такой вещи, как лёгкая необременительная интрижка с самим собой!

Теперь-то я знаю: я ощутил влечение к портрету именно потому, что бессознательно разглядел на нём себя. Мы не хотим в этом признаваться, но всякая любовь есть всего лишь психологическое зеркало любви к самому себе. Даже Христос, объясняя, как именно любить ближнего, не нашёл более общепонятного сравнения. Представляю, как хохотала Каролина над моими первыми письмами.