Странная месть

На лошадь, похоже, все эти артистические манипуляции мистера Уинтерса не произвели впечатления. Пережевывая клок сена, она подошла ко мне сзади и понюхала мои волосы.

Я развернулась, рассмеялась и, как догадываюсь, испортила художественное впечатление от этого момента.

– Привет, привет тебе, – сказала я и погладила лошадь по носу. – Ты настоящая красавица.

– Сдается мне, эта лошадь непригодна для позирования, – заметил мистер Уинтерс.

Я обернулась и посмотрела на него через плечо:

– Это почему же?

Мистер Уинтерс покачал головой:

– Нет, не думаю, что тут что-то получится. Хотелось бы написать вас верхом на ней, но она для этого не годится. Кроме того, здесь слишком холодно, да и освещение довольно скверное. И вряд ли нам позволят завести лошадь в оранжерею.

– Да, это уж точно.

Он пожал плечами:

– Что, тогда придется писать вас в вечернем платье.

Гаррет подошел совсем близко, протянул руку – вроде бы с намерением похлопать лошадь по носу. Но вдруг погладил меня по руке, и я снова усомнилась в том, что ему знакомы светские приличия. Неужели он заигрывает со мной, как предположил Майло? Или же просто таким образом проявляет дружелюбие, и его явно не заботит, что это может быть истолковано превратно?

Тут кто-то откашлялся. Мы обернулись и увидели, что за спиной у нас стоит мужчина. Судя по костюму, грум.

– О, доброе утро, – поздоровалась я.

– Доброе утро, мадам. Сэр… – Грум смотрел на нас с несколько подозрительным выражением, как на незваных гостей в своих владениях, что не было лишено оснований.

– Вот, просто любуемся этой чудесной лошадью, – объяснила я.

Я правильно поступила, заговорив о лошадях, потому что подозрительное выражение тотчас исчезло с его лица, и он подошел поближе.

– Это мерин мисс Люсинды по кличке Ромео.

– Просто красавец.

Грум кивнул:

– Да, прекрасное животное, но уж больно норовистое.

– А с виду кажется таким спокойным, – заметил мистер Уинтерс.

Грум нахмурился:

– Может, и кажется, сэр, но видели бы вы его, стоит только почуять крысу. Тут на днях мисс Люсинда зашла на конюшню, а он брыкался и лягался, как бешеный. И мисс Люсинда испугалась, что Ромео может пораниться. Она бы никогда меня не простила, если бы с ним что-то случилось.

– Уверена, вы прекрасно заботитесь о нем, – сказала я.

Грум гордо улыбнулся:

– Стараюсь по мере сил, мадам.

– Муж говорил, конюшни у вас в отличном состоянии. – Нет, разумеется, Майло выразился не совсем так, но, когда речь заходила о лошадях, даже незначительная похвала от Майло казалась большим комплиментом.

Грум так и просиял:

– Это был ваш муж, миссис Эймс?

– Да.

– Он отличный наездник, мадам, просто отличный. И прекрасно разбирается в лошадях.

– Да, он очень любит лошадей.

– Он говорил, что, наверное, вы тоже захотите прокатиться, мадам. Приходите в любое время. Буду счастлив оседлать для вас любую лошадку.

– Спасибо. Приду.

Пожелав груму удачного дня, мы с мистером Уинтерсом вышли из конюшен и направились к дому. Он оживленно говорил о своих планах на первый сегодняшний сеанс и куда больше был озабочен подготовкой красок и инструментов, чем предстоящим завтраком. В холле мы расстались, и я, сняв верхнюю одежду, прошла в столовую. И к своему удивлению, увидела сидевшего за столом Майло. На него это было совсем не похоже, он пришел на завтрак раньше всех остальных.

– Доброе утро, дорогая, – сказал он, поднявшись из-за стола, как только я вошла.

– Доброе, – откликнулась я. – А ты, как посмотрю, сегодня рано.

– Без тебя в постели стало жутко холодно. Как только ты ушла, температура понизилась на целых двадцать градусов.

– Просто не спалось, – пояснила я и пошла к буфету наполнить тарелку. В последнее время аппетит у меня был никудышный, но, похоже, свежий воздух и утренняя прогулка сделали свое дело, и я вдруг почувствовала, что сильно проголодалась.

– Кажется, ты заходила на конюшни, дорогая? – поинтересовался Майло. Я удивилась. Неужели он тоже выходил и видел меня? Но я его не заметила.

– Да. Мы с мистером Уинтерсом обсуждали мой портрет.

– Вот как. Так, значит, ты все-таки согласилась позировать?

– Да. – Я уселась за стол рядом с ним и не стала уточнять, что буду позировать в вечернем платье, а не обнаженной.

– Мне что, следует ревновать?

– Нет, совсем не обязательно, – ответила я, намазывая тост черничным джемом. – Мистер Уинтерес умеет соблюдать правила приличия.

– О, ничуть не сомневаюсь. Да, кстати, у тебя в волосах застряла соломинка, – заметил Майло.

Я посмотрела на него и невольно залилась краской при мысли о том, что он мог подумать. Должно быть, соломинка застряла в волосах, когда лошадь меня обнюхивала.

– Кувыркалась на сене со смазливым художником? Право, дорогая, что за пошлость, никак от тебя не ожидал!

Я собралась ответить, но в этот момент в столовую вошла Беатрис Клайн. Она наверняка слышала эту ремарку Майло, но была слишком хорошо воспитана, чтобы как-то это показать. Что еще хуже, в тоне Майло не чувствовалось ни малейшего намека на то, что он шутит.

Я метнула в сторону Майло гневный взгляд за эту столь неуместную bon mot[5] и обернулась к Беатрис:

– Доброе утро, миссис Клайн.