Странная смерть марксизма

Нынешние левые играют и с христианскими сюжетами, которые они вплетают в постхристианский политический гобелен. Подобно межвоенным тоталитарным движениям, они осуществляют «сакрализацию сферы политики», причем действуют здесь единственно возможным образом – присваивая и перекраивая христианские образы и мифы. И это не должно нас удивлять. После тысячелетий христианского воспитания и христианской культуры единственно возможным источником образов и нарратива для постхристианских политических религий оказываются мысли и обычаи тех, на кого они намерены оказывать влияние. В Европе попытки вызвать широко распространенное чувство общей вины за Холокост, которая возлагается на христианские общества, опираются на давно устоявшуюся веру христиан в первородный грех. Во Франции кальварии, христианские памятники и надписи, посвященные святым, частично заменены постхристианскими (и постреспубликанскими) памятными знаками страданий (и национального позора), plaques commemoratives[42], особенно в Париже и в тех местах, где арестовывали жертв нацизма или откуда их депортировали[43]. В США происходит нечто подобное – под эгидой государства. С одной стороны, в государственных учреждениях Рождество было превращено в «праздничные дни», и тех, кто нарушит это распоряжение государства об уступке в пользу «чуткости», ждут серьезные наказания. С другой стороны, для учащихся и государственных служащих новый сакральный календарь начинается в январе, открывается днем рождения Мартина Лютера Кинга и продолжается месячником истории чернокожих и месячником истории женщин. Эти обязательные ныне празднества пропитаны религиозными чувствами, такими как сожаление о страданиях невинных, ставших жертвами несправедливого в прошлом общества, и сострадание к застреленному Кингу, который в постпротестантском обществе, пожалуй, является ближайшим аналогом Че Гевары, этого посткатолического святого. В таких праздниках корпоративно-бюрократическое государство выступает как искупитель-реформатор в силу своей роли в социальной инженерии и своей деятельности в качестве наставника нравственности. Ассоциируемые с этим режимом планировщики и просвещенные судьи, независимо от того, упоминаются они в явном виде или нет, оказываются героями социальной трансформации, с которых демократические граждане предположительно должны брать пример[44].

Но возможности применения понятия политической религии к описываемым явлениям ограничены тем, что можно охарактеризовать как тенденцию к самоликвидации. Проповедуемая постмарксистами мультикультуралистская идеология, как обосновывается в моей книге о мультикультурализме, представляет собой проект деконструкции, подрывающий собственные цивилизационные основы. Прежде всего упор на массовую иммиграцию из стран «третьего мира» как на способ «обогатить» опыт народов Запада делает весьма призрачными надежды тех, кто затеял этот мультикультурный эксперимент, на сохранение того, что они создают. Рождаемость среди коренных европейцев не обеспечивает воспроизводства населения, и она намного ниже, чем у тех групп, импортом которых в свои страны мультикультуралисты намерены их обогатить. Шансы на то, что новые этносы удастся сделать полноправными членами буржуазного христианского общества, выглядят еще менее обнадеживающими. Заметим, что процветавшие в 1930-х и 1940-х годах политические религии придавали высокую ценность плодовитости, что и понятно. Нельзя построить новый общественный строй в отсутствие людского изобилия, которое позволило бы наполнить новые институты. Наконец, корпоративно-бюрократическая природа этого культурно-политического проекта не позволяет постмарксистской религии создать устойчивое харизматическое лидерство. Постмарксизм прямо-таки зияет отсутствием этой черты, столь характерной для межвоенных политических религий. Поборниками нового режима являются преимущественно скучные, покладистые чиновники, судьи или же парламентарии, пытающиеся добиться поддержки феминисток, иммигрантов и гомосексуалистов. Здесь просто нет места мужественным и воинственным лидерам прежних, куда более развитых политических религий.

При всем при том полезно иметь в виду взаимопересечения двух традиций сакрализованной, направленной на общественную трансформацию политики. В своих антибуржуазности, антихристианстве и готовности играть религиозными символами, а также в своей нетерпимости к любому социальному пространству, которое оказывается для них недоступным, старые и новые формы политической религии похожи, и этот факт достоин изучения. Хотя понятие политической религии лишь ограниченно применимо в нашей ситуации, оно позволяет лучше понять ситуацию постмарксистских левых.