Странная смерть марксизма

В коммунистических организациях преобладали рабочие-мужчины, большинство которых относилось к католической церкви с неприязнью. Они видели в ней социально реакционную силу, несмотря на деятельность активного борца за мир аббата Булье из Парижского католического института, а также на то, что она направляла в рабочие кварталы священников, сотрудничавших с членами компартии. Во Франции коммунистическое движение воспринималось – или изображало себя – как продолжение Французской революции, особенно ее радикальной якобинской фазы, хотя, согласно заявлению впавшей в ересь коммунистки Кригель, это был «новый этап в человеческой истории, подобно тому как прежде таким новым этапом было христианство»[55]. Но какие бы грезы ни туманили головы интеллектуалов по поводу коммунистического движения, оно обеспечивало рабочим идеологическую идентичность, социальную солидарность и политическое представительство. Можно порицать их за этот выбор, но трудно доказать, что, присоединяясь к партии, они стремились к чему-либо другому.

К западным коммунистическим партиям примыкали интеллектуалы, а также знаменитые художники и артисты, стоявшие особняком от рабочего класса и партийных функционеров и образовывавшие следующий слой сторонников. Не все они были действительными членами партии, но даже на «попутчиков» можно было рассчитывать (зачастую намного больше, чем на действительных членов компартии) в деле защиты определенных направлений партийной линии – и прежде всего это касается особых отношений с Советским Союзом. Популярный в свое время выпад Раймона Арона против «опиума интеллектуалов», опубликованный в виде книги под таким названием в 1955 году, метил в поклонников Сталина в рядах компартии и вне ее[56]. Целый ряд парижских изданий, таких как Lettres Francaises, Nouvel Observateur, Esprit, Les Temps Modernes, а также раздел комментариев в Le Monde, неизменно предоставлял свои страницы публицистам, формально не состоявшим в партии, но не упускавшим случая защитить Советскую Родину или заклеймить ее очернителей. Некоторые из этих авторов, такие как Жан-Поль Сартр, Симона де Бовуар, Луи Альтюссер и Клод Мерло-Понти, стали в конце концов коммунистами, а другие, подобно левому католику Эммануэлю Мунье, выступали против «смертного греха» антикоммунизма, не присоединяясь к партии[57].

Мотивы этих и других интеллектуалов, приводившие их в коммунистический лагерь, отличались от мотивов рабочих. Для историка Французской революции Альбера Матьеза и для «светского» итальянского философа Лучио Коллетти коммунизм воплощал надежду на полностью секуляризованное общество, в котором ненавистная католическая церковь будет вытеснена из публичной сферы, а религиозные предрассудки вырваны с корнем. Для еврейских интеллектуалов Анни Кригель, Вальтера Беньямина, Эрика Хобсбаума и им подобных коммунисты были политической альтернативой партиям и платформам, ассоциировавшимся с национализмом нееврейских народов или с христианством. Понятно, что трудно отделить их коммунистические убеждения от страха перед европейским антисемитизмом, да эти радикалы и не желали такого разделения. Виктор Клемперер, протестант еврейского происхождения, автор знаменитого дневника, который сумел выжить в Германии во время войны, несмотря на множество перенесенных им испытаний, включая бомбардировку Дрездена, демонстрирует нам еще одну причину, понуждавшую некоторых интеллектуалов сделать отчаянный шаг. Хотя в 1933 году, начиная свой дневник, Клемперер был либеральным монархистом и немецким патриотом, в ноябре 1945 года он вступил в восточногерманскую коммунистическую партию. Он счел этот шаг необходимым, «потому что только решительный поворот влево может вытащить Германию из нынешних страданий и предотвратить их в будущем»[58]. «Страдания», очевидно, были наследием нацистов, которые привели к печальному концу как Германию, так и единоплеменников Клемперера, включая восточноевропейских евреев, с которыми он стал отождествлять себя в период нацистских гонений.