Странная смерть марксизма

То, что толкало интеллектуалов на этот путь, вряд ли было верой в доктрины марксизма-ленинизма или в достоинства диалектического материализма. Французские, итальянские, английские и прочие коммунистические интеллектуалы подгоняли или изобретали факты для того, чтобы удовлетворить некую экзистенциальную потребность. Будучи евреями, протестантами (Сартр был из семьи кальвинистов), антиклерикальными католиками или крайними «антифашистами», эти интеллектуалы приходили к тому, чтобы стать коммунистами или попутчиками компартий. Знакомство с опытом тех, кто мучительно расставался с партией, как это было с авторами книги «Обанкротившийся идол», изданной английским лейбористом Р. Г. С. Кроссманом, делает понятным, что бесстрастные размышления не имели ничего общего с причинами, по которым люди присоединялись к партии или покидали ее[63]. Личные и нравственные проблемы, которые приводили этих бывших коммунистов в партию, позднее заставляли их в ужасе отшатываться от нее. Интеллектуалы обращались к коммунизму и отворачивались от него вовсе не потому, что их привлекала правильность экономической и исторической теории Маркса и ленинского истолкования этих теорий, а затем они разочаровывались в этих теориях. Если европейские рабочие становились «социологическими» коммунистами, то интеллектуалов можно назвать коммунистами «экзистенциальными». Но ни те, ни другие не интересовались всерьез «наукой социализма» – факт, который привел в замешательство французского коммуниста Луи Альтюссера в 1960-е годы. Его размышления в предисловии к трактату «За Маркса», вышедшему в 1965 году, заканчиваются риторическим вопросом: «Кого, за исключением утопистов Сен-Симона и Фурье, которых столь часто упоминает [и высмеивает] Маркс, за исключением Прудона, который не был марксистом, и Жореса, который был им лишь в малой степени, можем мы назвать [нашими теоретиками]?»[64]. Если Альтюссер и сетовал на «неизменное отсутствие теоретической культуры в истории французского рабочего движения» и на его «скудные теоретические ресурсы», он вовсе не имел в виду, что у этого движения не было идей. Идей у французских коммунистов было в избытке – о применении насилия для исцеления общественных зол, о пороках американской капиталистической империи, о роли преданности революции как экзистенциального самоутверждения и о несправедливой жестокости европейского колониализма. Но не было ни малейшей попытки понять марксизм как «науку», которую можно верифицировать исторически. Альтюссер во Франции, Коллетти в Италии и многочисленные теоретики из стран советского блока решили продемонстрировать, что марксизм научен, по крайней мере в их собственном понимании научности.

Удобный случай для этой теоретической защиты «материалистического сознания» Маркса и его научного подхода к исследованию истории предоставила популярность в 1960-х годах его Fr"uhschriften, то есть ранних, в основном неопубликованных работ, написанных в начале 1840-х. Центральное место среди них занимали «Экономическо-философские рукописи» (1844), в которых пророчески затрагивался ряд идей, ставших ключевыми для 1960-х годов – об отчуждении человека, о взаимозависимости между общественным сознанием и личным саморазвитием и о дегуманизирующем влиянии частной собственности и капиталистического производства. Хотя «Рукописи» по большей части посвящены разделению труда в возникающей национальной экономике (в понимании Адама Смита), удушающей роли земельной собственности и уходящей в прошлое роли землевладельцев (в соответствии с идеями Дэвида Рикардо), модными их сделали замечания об отчуждении человека в капиталистической экономике от своей человеческой сущности[65]. Такого рода высказывания можно найти в работах Маркса любого периода – от его докторской диссертации 1839 года до «Тезисов о Фейербахе» (1845), посвященных различению мирской и трансцендентной религии, и до замечаний об экономическом отчуждении в «Капитале». Для «новых левых» 1960-х годов и для «ненаучных» французских марксистов все эти замечания Маркса означали, что возможна марксистская традиция, в своем понимании человеческой природы не являющаяся материалистической, зато включающая в себя гуманистическую перспективу и содержащая протест против капиталистического отчуждения.