Я чувствовала, как пыль облепляет мне горло. Мы все дышали ею. Не так часто и не в таких объемах, как шахтеры, но все же мы ею дышали. Сколько времени осталось до тех пор, когда у всех нас засветятся зеленым глаза? Когда все мы спустимся в этот ужасный колодец?
Я сошла по лестнице и вернулась на узкие улочки Дигтауна, оставив Глотку позади. Температура стремительно снижалась. На мне была куртка, а вот палатка осталась на «Фонарщике». Но возвращаться туда я не хотела. Хватит с меня безумия. Мне хотелось только выспаться, а потом отправиться домой.
Дом вдовы Кесслер я отыскала только через пятнадцать минут. Пальцы у меня онемели, дышать было больно. Дверь, в которую я постучала, показалась мне далекой, словно я прикасалась к ней через слой изоляционного материала.
Когда дверь открылась, меня поприветствовало новое безумие.
– Заходи, девочка.
Вдова Кесслер отвернулась от двери, оставив ее открытой. Я торопливо зашла внутрь и закрыла ее за собой, чтобы в маленький домик вдовы не вторгался холодный воздух. Пузатая дровяная плита в кухонном уголке излучала тепло и служила единственным источником света. Я немедленно направилась к ней, даже не подумав спросить разрешения, и стала отогревать руки. Манеры остались в иной эпохе.
– Кажется, в наших отношениях прослеживается закономерность, – заметила она. – Ты приходишь сюда ночью в поисках прибежища, а я завариваю для тебя чай. – Именно этим она и занялась, подойдя к плите.
– Сегодня за мной хотя бы никто не гонится, – сказала я. И села за маленький стол. Мой взгляд притянула раскладушка в отделенной занавеской части дома. Ее передвинули, открыв ведущий в подвал люк. – А если вы разрешите мне остаться, я предпочла бы в этот раз не ночевать внизу.
Вдова Кесслер усмехнулась. Она наконец-то повернулась ко мне. Свет от плиты раскрашивал левую сторону ее лица оранжевым и черным. Укрытый тенью правый глаз горел, как зеленый уголек. Я сжалась, обхватив локти.
– В чем дело, Анабель? Ты что, боишься меня?
– Нет, – неуверенно ответила я.
– Не нужно. – Она подошла к стоявшему напротив меня стулу. За спиной у нее прыгали и плясали тени. – Всего этого бояться не нужно.
Я не знала, о каком «этом» она говорит, и в любом случае ей не верила. С моей точки зрения, причин бояться было множество. Даже больше, чем нам казалось.
– Ты нашла то, что искала?
– Нашла. – Я не знала, что еще тут можно было сказать.
– Тебе этого достаточно?
Ее вопрос застал меня врасплох.
– Не знаю. Я его еще не слушала. Но на самом деле он нужен не мне. Я вернула его ради папы.
– Как скажешь.
– Это правда. Как только он услышит ее голос, как только он сможет с ней поговорить, ему станет лучше. Он сделается таким, как раньше.
– Раньше чего? Убийства? Ограбления? Или Тишины?
Я не знала. В его падении было так много этапов. Когда он или хоть кто-нибудь из нас в последний раз чувствовал себя нормально? Когда мы в последний раз вспоминали, что это вообще значит? Заданный вдовой вопрос высветил все сомнения, которые я носила в себе, всю вину, которую я накопила, весь до сих пор неутоленный гнев.
Особенно гнев. Оставалось еще так много тех, кто не понес заслуженную кару.
Приготовив чай, вдова поставила на стол две кружки и села напротив меня. Чай был теплым и вкусным и напомнил мне о доме. Я вдруг ощутила бескрайнюю симпатию к вдове, несмотря на то что она пугала меня. Мне хотелось ее защитить. Как ей было не сделаться страшной, живя в этом ужасном месте, где тьма захлестывала ее, словно приливная волна?
– Тишина скоро закончится, – негромко сказала я. Я раскрывала доверенную мне тайну, но подозревала, что вдова не бросится сломя голову в Нью-Галвестон. Я хотела, чтобы она знала. Хотела снова зажечь свечу в ее мечтах.
Она озадаченно посмотрела на меня.
– Мы прилетели на «Фонарщике». На первом корабле. Это секрет. Но он отправляется на Землю.
Вдова приняла эту весть молча. Вместо того чтобы вспыхнуть возбуждением или недоверием, которых я ожидала, ее лицо омрачилось, а глаза уставились мимо меня.
– Быть может, вам скоро удастся вернуться, – продолжила я.
– Куда вернуться? – Она словно была где-то далеко от меня.
– На Землю, – сказала я. Это слово – два таких простых слога – казалось чужим, слетая с моих губ. Оно звучало как название воображаемого королевства, настолько же далекого от реальности, как Атлантида.
– Земля – это сон.
– Нет, это неправда, – ответила я, чувствуя, как пробуждается внутри странный ужас; мне в голову пришла иррациональная мысль, что, если я не возражу ей, ее слова станут правдой. Я, конечно же, помнила Землю, но лишь отдельными образами. Папа, ведущий нас по узкой тропе через густой аппалачский лес. Дом бабушки, темный и теплый, пахнущий мускатным орехом. Кресло-качалка у печи. Сосны под снегом. Все это существовало. Оно не было сном. – Не говорите так, миссис Кесслер. Вы же там родились. Вы прожили там большую часть жизни. Вы познакомились там с мужем. Неужели вы не хотите увидеть ее вновь?