Странные псы

В городе не было морга. За годы присутствия людей на Лаконии здесь случилось лишь несколько смертей, и ни одной детской. До этого момента. Казалось, никто не знает, что делать или как делать. Кара никогда раньше не бывала на похоронах. И не знала, чего ждать.

Они принесли Зана домой в тот же день, его тело уже было омыто. Кто-то нашёл или сшил похоронное платье, белую ткань от шеи до босых ног. Они положили тело на стол перед домом, между дверью и улицей. Зан лежал с закрытыми глазами и сложенными на животе руками. Кара стояла рядом, смотрела на него и пыталась хоть что-нибудь почувствовать. Всё в ней, казалось, онемело.

Для неё Зан будто спал. Потом стал похож не на настоящего Зана, а на его статую. Произведение исскуства. Кара поймала себя на том, что может по желанию видеть и так, и этак, словно перед ней оптическая иллюзия. Брат, только спящий. Что-то неживое, но уже не брат. И опять обратно. Никак не вместе: увидеть Зана и смерть одновременно не выходило.

Из города приходили люди. Эдмунд Отеро. Джанет Ли. Семья Ставеров, Джулианна Ставер с младенцем на руках. Пару раз пробовали петь гимны, но песня умирала прежде, чем успевала окрепнуть. В какой-то момент Мари Тенненбаум, вроде как, вышла из толпы и стиснула Кару в неловких объятиях, будто это Кара должна была её утешать, а не наоборот. Потом Мари снова исчезла в водовороте тел и приглушённых разговоров. Кара вернулась к разглядыванию трупа брата.

Что это там? Синяк? Нет, не синяк, а место, где он был бы, если бы кровь Зана не остановила бег. Бесцветное пятно на голове. Кара не могла избавиться от мысли, что так его коснулась сама Смерть.

Она не столько увидела, сколько услышала, как появились военные. По тому, как изменились голоса вокруг. Когда она додумалась поднять глаза, увидела в дверном проёме силуэт адмирала Дуарте, говорящего с её родителями. Она видела его во плоти первый раз, и он оказался не таким высоким, как она считала. На пару сантиметров ниже папы. В идеально подогнанной форме. С рябыми щеками, из-за которых он казался старше своего возраста.

Она смотрела на него, а он говорил с родителями, наклонив голову, будто отдавал им всё своё внимание. Чем-то напоминало явление какого-нибудь греческого бога или персонажа из истории. Не единственная нереальная вещь этого вечера, лишь одна из многих.

Мама что-то сказала, Кара не расслышала что, и адмирал кивнул, ответил и взял маму за руку. Протянул отцу ладонь, ни тот, ни другой не улыбнулся. Адмирал пошёл к Каре, и она подумала, что он хочет увидеть Зана. Осмотр тела, так сказать. Она удивилась, когда Дуарте остановился перед ней.

— Кара?

Он произнес имя так, что становилось ясно — он хочет убедиться, что обращается к правильному человеку, и обращается при этом к равному. Глаза у него были мягкого орехового оттенка. Кара заметила в них печаль.

— Меня зовут Уинстон.

— Я знаю, — сказала она, словно принимая извинения. Снимая с него бремя.

Он подошел ближе, взглянул на Зана. Несколько секунд постоял молча. Вздохнул.

— Жаль, что я не могу ничего исправить. Я терял людей, которых когда-то любил. Это было очень тяжело.

— Почему? — спросила Кара.

Её голос прозвучал резче, чем она рассчитывала. О таком не спрашивают. Она и сама не очень понимала, что хотела сказать, разве что какого дьявола кто-то приходит на похороны её брата и рассказывает о собственной боли. Уинстон не стал уходить от вопроса, лишь поджал губы, словно смакуя. Пробуя на вкус.

— Потому что ненавижу чувствовать бессилие, — сказал он. — Ненавижу, когда вселенная напоминает, что она гораздо огромней меня. Что я не могу защищать людей от всего.

Он снова подвинулся, и опять посмотрел Каре прямо в глаза. Будто и правда считал важным, как она примет его объяснение. Она поняла, почему солдаты шли за ним. Почему все его любили.

— Вы бы захотели переиграть, — спросила она, — если бы могли? Если бы могли вернуть Зана?

Может быть, он услышал что-то в её вопросе. Может, он просто очень внимательно ее слушал. Он умолк, подумал.

— Уверен, что да. Мне очень важно счастье твоей семьи. Важно, чтобы она была частью того, что я здесь делаю.

— Вы про захват Лаконии?

— И про все, что придет за ним. Я хочу, чтобы люди жили в безопасности. Не именно здесь, а везде. И люди Лаконии, все люди, не только пришедшие со мной — вот благодаря чему это может исполниться. Да, если бы я мог спасти твоего брата, я бы его спас. Ради него, ради ваших родителей, ради тебя. Если бы я мог взмахнуть волшебной палочкой и вернуться назад во времени, чтобы удержать его на краю дороги, то сделал бы это.

— Вы убили солдата, который убил его. А он вам разве не нужен?

— Мне гораздо нужнее, чтобы ты и твоя семья знали, что значил для меня твой брат. Я здесь правительство. Я навязал вам себя. Вашего разрешения не спрашивал. И это налагает на меня обязательства. Это значит, я должен быть честен, должен уважать правила, даже если это потребует от меня действий, которых я могу и не хотеть. Я не имею права идти на компромисс.

— Кажется, я вас понимаю.