Странные псы

Сверху било солнце, грея кожу. В воздухе витал лёгкий, чуть затхлый запах, какой бывает перед дождем, запах, который мама называла «кофе с плесенью». С земли поднялись тучи мошкары, они роились, закручивались в небе в странные угловатые узоры, будто писали буквы незнакомого алфавита. Кара засмотрелась, притормозила. Дорога кончалась у казарм и строительной площадки, военные в своей хрустящей форме глядели ей вслед. Кара помахала, один из солдат махнул в ответ. Потом началась грунтовка, и тут пришлось схватиться за руль обеими руками.

Напряжение езды и дневная жара ввели её в некое подобие транса, комфортного и бездумного. В какой-то момент она ощущала своё тело и мир одним целым. Но подъезжая к дому, она попыталась сосредоточиться. Каких-то особых наблюдений за жизненным циклом нектарниц Кара не нашла, но наткнулась на кое-какие заметки одной из ранних исследователей. В них говорилось, что нектарницы питаются много чем, но больше всего им вроде как нравятся маленькие серые наросты на корнях в воде. Похоже, мамаша ныряет в глубину, раскалывает маленькие серые штучки, они всплывают, и их поедают птенцы. Значит надо найти способ делать то же самое. По крайней мере ещё несколько недель. До тех пор, пока птенцы не повзрослеют достаточно, чтобы уйти и построить собственные гнёзда.

Двери в доме стояли нараспашку, пропуская внутрь свежий воздух. Кара прислонила велосипед к стене у двери. Голоса родителей в доме звучали громче обычного, так разговаривают, находясь в разных комнатах. Голос мамы звучал резко и натянуто, словно шнур, что вот-вот порвется. Кара остановилась и прислушалась.

— Мы рискуем. Пока мы здесь, всё, что они делают, сказывается на нас. Они не знают, что может из-за них проснуться.

— Я понимаю, — сказал отец. — Слушай, я же не говорю, что ты неправа. Но нам ведь тоже неизвестно, чем мы рискуем. И… ну а куда деваться-то?

Кара хорошо разбиралась в родительских интонациях и знала, как мама с папой говорят при детях и как, когда думают, что никто не слышит. Прямо сейчас шел _серьезный взрослый разговор_.

— С этим не поспоришь, — сказала мама, и Кара подумала, с чем «с этим», — но посмотри на Илос.

— Илос был неуправляем. А адмирал Дуарте, похоже, уверен, что здесь они смогут по крайней мере влиять на ее поведение.

— Как они вообще заполучили живой образец? — голос мамы зазвучал раздражённо, с досадой. — И зачем тебе-то это нужно?

— Ты знаешь это не хуже меня, дорогая. Протомолекула строит мосты, но в ней есть ещё и аспект взаимодействия. И возможность общения с другими артефактами — это… — дальше его стало не слышно, где-то там внутри он вернулся к маме.

Кара посмотрела на сарай. Там наверняка лежал отборник древесных проб, которым можно скрести корни, но весил он немало. Может, толковей закатать рукава и поработать пальцами? И корни целей будут.

По дороге к пруду Кара думала о своей школьной работе. Урок фонетики. В числе прочего говорилось и о том, как слушая родителей, дети учат фонемы, ещё ни слова не понимая. В разных местах речь звучит по-разному — специфический дифтонг Цереры отличается от произношения в Североамериканской Зоне Общих Интересов, Корее, на Титане или Медине — и дети усваивают местный говор раньше, чем начинают хоть что-нибудь понимать.

Однажды Кара что-то такое читала. Жил когда-то на Земле человек, который захотел научиться разговаривать с осьминогами, и для этого решил растить своего ребёнка в их компании, с тем расчетом, что человеческое дитя вырастет билингвальным — англо- и осьминогоязычным. Звучит как бред, но кто знает? Фонема работает так, что в конце концов могло и получиться. Правда, Кара точно знала, что с осьминогами никто так и не заговорил, то есть скорее всего, ничем хорошим эта затея не кончилась…

Она шла по тропинке, вдоль маленьких бороздок, оставленных колёсами тележки. Вода в пруду, наверное, холодная. Кара представила, каково будет сунуть туда руки. Интересно, птенцы ещё в гнезде? Им вполне может хватить сил спуститься вниз, в воду, и остаётся только догадываться, хорошо это или плохо.

Запах надвигающейся непогоды становился всё гуще, но небо было ясным, за исключением накинутой на солнце лёгкой вуали чуть светлее небесной синевы. Ветер окреп, и листья на деревьях заколыхались; они тихо постукивали друг о друга со звуком, похожим на дождь без дождя. Кара подумала, кто-нибудь когда-нибудь изучал маленькие серые штуковины на корнях, пытался понять, что они такое? Вряд ли. На Лаконии слишком много всего, а людей мало. Пройдут поколения до того как на планете все будет открыто и понято. Если такое вообще когда-нибудь случится. Год назад на уроке истории науки им рассказывали, сколько времени у людей Земли ушло на понимание их экосферы, а Землю за тысячи лет населяли миллиарды людей. На Лаконии несколько тысяч человек жили меньше десяти лет.