Странные страны. Записки русского путешественника

Наконец дату вылета определили окончательно — 16 марта. Потом еще раз окончательно — 17-го… Время, как всегда, уточнялось в последний момент. Семь утра, потом девять вечера, одиннадцать, снова девять, девять тридцать. Остановились на последнем варианте. О месте сбора информация доходила самая противоречивая — то ли Внуково-3, то ли Внуково-1. Когда я уже ехал в машине хоть в какое-нибудь Внуково, позвонили и сообщили, что надо оказаться в VIP-зале между Внуково-1 и Внуково-3.

Все собрались вовремя — И Миша Абызов, и Карстен, и Борис Вайнзихер — новый человек в нашей команде. Нам сказали, что самолет ждет, но на посадку не пускали, потому что Лёша Чубайс вез с собой опасный груз: несколько баллонов с кислородом, необходимых для запланированного погружения под байкальский лед. И хотя самолёт чартерный, специально зафрахтованный, надо получить особое разрешение на провоз такого багажа. Снова задержка. В конце концов разрешение получено, и мы поднимаемся на борт. За большим столом в салоне уже накрыт первый экспедиционный ужин.

За спинкой диванчика Лёша увидел надпись «Кислород». Он приоткрыл дверцу и обнаружил точно такие же баллоны, которые пыталась задержать бдительная служба безопасности. Лёша спросил у бортпроводника, есть ли в этих баллонах кислород. «Конечно». — «А зачем?» — «Так, если кому-нибудь из пассажиров становится плохо, мы включаем кислородное питание».

Раздался звонок по мобильному — из больницы звонил Чубайс. Он пожелал всем счастливого пути, а мне, памятуя наши узбекские провалы в «провалы» и всю историю с квадроциклом, сказал: «Иосиф, я вас очень прошу, остерегайтесь Абызова, потому что без контроля с моей стороны он будет устраивать самые невероятные провокации и экстремальные эксперименты. Держитесь Вайнзихера, он — интеллигентнейший человек. Собственно, я на вас двоих надеюсь. На всю экспедицию осталось два интеллигентных человека: вы и Вайнзихер». Я тут же сообщил об этом Боре, и он остался очень доволен.

Ужин прошел быстро и нешумно. Заметно было, что каждый, как всегда, начинает перестраиваться с ритма бесконечной московской круговерти на нечто совсем другое, на свободную поездку, где только от тебя зависит, удержишь ли ты руль, нырнешь ли с аквалангом, устоишь ли на доске, которая волочит тебя по льду или снегу, выберешься ли из песка или трясины… В обычной жизни, в работе, мы всегда зависим от кого-то и от чего-то, и многие зависят от нас. Постоянная взаимозависимость, необходимость соотносить и соотноситься, решать не только за себя, просчитывать последствия, знать, что каждое твое движение будет замечено, прокомментировано, разнесено эхом, постепенно вытесняет нашу истинную сущность и заменяет реальную жизнь, реальные ощущения должностными обязанностями и функциями. Это справедливо в отношении почти каждого публичного человека, и особенно в отношении постоянных участников наших экспедиций. Выход в стихию, где стихийно возникающие задачи требуют предельной концентрации сил, снова делает начальников просто мужчинами, а отношения между ними — ясными и свободными от условностей. Поэтому переход из городской суеты в соприкосновение, даже во взаимодействие с природой вокруг и внутри себя начинается уже у самолёта, когда все встречаются в аэропорту в специальном обмундировании, на котором написано название экспедиции. Нынешняя называется «Айс-Байкал». И в этой экипировке все одинаковы и равны, как посетители бани или пациенты в больнице.

У меня полная сумка разных приспособлений: и какая-то мини-печка, которой можно отогреваться на морозе, и стельки, которые работают на батареях и «сохраняют теплоизоляционные свойства при температуре воздуха до –75 °C». Я, правда, не знаю, есть ли на земном шаре такая температура, но стельки такие есть. И самые разные гели, жидкости, которыми нужно смазывать отмерзающие части тела. И ты понимаешь, что ближайшую неделю или две придётся жить другой, натуральной, реальной и редкой жизнью, где потребуется выживание и преодоление.

После ужина за общим столом занимаем свои места: диванчики в комнатках-купе, на которых можно растянуться и заснуть. Я оказываюсь в одной комнате с Абызовым. Приходит бортпроводница, расстилает постели. Миша за что-то ее отчитывает, и она понимает, что, очевидно, это очень большой начальник. Утром девушка нежно теребит меня за ногу и говорит, показывая на Абызова: «Извините, я не решалась вас будить. Самолет буквально через 15 минут должен сесть в Иркутске. И, как вы думаете, стоит ли будить товарища?» Я сквозь сон еще отвечаю, что не стоит. Она тихо уходит. А самолет действительно через некоторое время плавно и мягко опускает шасси на взлетно-посадочную полосу. Абызов, привыкший, очевидно, не только спать, но и жить в самолётах, точно в этот момент, как по сигналу будильника, открывает глаза, одевается, мы выходим в соседний салон. Там, оказывается, уже все в сборе, уже состоялся завтрак. И мы в Иркутске.