После часовой тренировки вернулся в лагерь, поставил снегоход. Заканчивались общие сборы, я тоже отнес свои вещи в вездеход. С собой возьму только маленький рюкзачок с самым необходимым. Переход длинный, и мы можем не дойти до пункта назначения. Вначале говорили, что до него 200 км, сегодня уже 220. Понимаю, что все эти километры будут наворачиваться в зависимости от возникающих на пути трещин: их надо обходить, и, естественно, километраж увеличивается. Если мы до темноты не доберемся до лагеря, нас заберет вертолёт. Технику оставим прямо на льду, с вертолётом уйдём на базу, а наутро вернёмся, чтобы продолжить движение. Во всяком случае, такой план объявил Давыдов. Сейчас опять надо надеть на себя все морозоустойчивое обмундирование и — по снегоходам!
Колонна состоит из 8 джипов, 16 снегоходов, 3 вездеходов, нескольких мотоциклов. Мотоциклы и снегоходы меняются в зависимости от возможности прохождения трассы, вездеходы не проходят там, где проходят снегоходы, и джипы тоже иногда от нас, снегоходов, отстают.
Я подумал: на чем, куда и как передвигались мои предки? Знаю про дедушку моего дедушки — он был погонщиком скота, — и естественно, его жизнь проходила в постоянных кочевках верхом на лошади или каком-нибудь буйволе. А вот предки в сороковом поколении? Это же 16 век! Какими маршрутами их носило по Земле? А если взять сорок поколений вперед? 25 век? На чем тогда будут перемещаться мои будущие родственники? И как будет выглядеть бездорожье?
Мы идем к красивейшему и очень любопытному месту — острову Ольхон, самому большому на Байкале. Семьдесят километров в длину и около двадцати в ширину. Там живёт полторы тысячи человек. Но до Ольхона ещё нужно дойти. Сейчас самое главное — пройти по льду так, чтобы трещина тебя не подловила. Оказывается, лёд трещит и трескается и от мороза, и от подводных течений, и от сейсмической активности дна. Отчего он только не трещит!
Движение началось довольно резво, активно, скорость на снегу хорошая. Я впервые веду снегоход, и пока у нас дружественные отношения не складываются. Через некоторое время начался чистый лёд. Представьте себе: идеальная поверхность, которая днём от солнца чуть-чуть подтаивает. Это как будто вы движетесь по стеклу, но стекло ещё сверху смочено подсолнечным маслом. Малейшая перегазовка или недостаток газа — начинает заносить и вращать, как волчок, и ты с бешеной скоростью ударяешься о другие снегоходы, переворачиваешься, падаешь и все равно несешься по льду, на спине или на боку, а снегоход тем временем летит в другую сторону. Поэтому на всех надета мощная защита, и конвой старается двигаться очень аккуратно.
Джипы вышли чуть раньше. Естественно, работали рации, и минут через сорок мы услышали в эфире: «Трещина! Большая трещина! Машина почти погружается! Что делать?». Я даже не понял, чей это голос, зато сразу узнал ответившего Сашу Давыдова: «Ну что, спасай свою жизнь!» — «Машину жалко и вещей много», — переживал кто-то. «Тогда проскакивай», — приказал Давыдов. Очевидно, тот, кто был за рулём, проскочил.
Трещина была не единственная, и еще мы штурмовали ледяные торосы. Торосы возникают, когда ветер из трещины выбрасывает воду, и она застывает слоями льда. Лед на Байкале похож на, на огромные хрустальные плиты, нагроможденные одна на другую, а когда ветер сдувает снег, то сквозь них видна чёрная толща воды, за которой угадываются очертания подводного мира — того, что я не оценил, когда погружался. Продольные и поперечные трещины создают причудливые, неправильные узоры.
Вся эта красота сильно замедлила наше продвижение к Ольхону. Тем не менее, мы туда стремились, понимая, что нужно всё-таки к ночи успеть на остров, где есть договорённость о ночлеге на очередной полуспортивной базе. Над нами закружился вертолёт, который всё время сообщал по рации, что ледовая обстановка неудовлетворительная, много трещин и выехать будет трудно. Мы метались вправо-влево в поисках безопасного льда, расстояние до Ольхона бесконечно растянулось, а преодоление препятствий снизило среднюю скорость до разрешенных в населенных пунктах шестидесяти километров в час.