Странные страны. Записки русского путешественника

Хозяин базы — им оказался бывший школьный учитель — растопил замечательную баньку. Попарились. Поужинали. Наутро, двадцать первого марта, назначен переход на другую сторону Байкала, от острова Ольхон по направлению к Бурятии. Саша Давыдов обещает нам остановку в каком-то особенном ледовом лагере. Я удивлен: здесь кругом, до самого горизонта один сплошной ледовый лагерь.

Утром снова сборы, проверка раций, и в путь. Ловлю себя на том, что еду и вижу вокруг и дорогу, и перспективу — как говорил папа, хороший водитель смотрит вдаль, а не под колёса. Тут только не колёса, а лыжи. Действительно, когда идешь на средней скорости 100–110 километров в час, многих обходишь и при этом видишь дальнюю перспективу, то возникает главное чувство — чувство владения техникой, полного слияния с ней, чувство владения собой и своими возможностями. Как говорит Абызов, это вызывает некоторую внутреннюю гордость.

Мы шли вдоль острова Ольхон к его северной части, к мысу Хобой. Это больше пятидесяти километров. Вообще, Ольхон — это сакральное место для буддистов. Здесь в течение многих веков собирались съезды бурятских и монгольских шаманов. На этом острове в советское время был рыболовецкий колхоз, где жило несколько десятков рыбаков, их жёны и дети. Когда уже окончательно утвердилась советская власть, перед рыбаками поставили задачу: создать парторганизацию и выбрать секретаря, парторга. Кого они могли выбрать? Естественно, самого уважаемого человека, шамана. Он и партсобрания проводил, и шаманил, лечил, заговаривал, предсказывал, участвовал в шаманских сходах и республиканских партийных конференциях. Советская власть закончилась, а шаманство — нет.

Мы дошли до шаманских пещер, утопленных в выразительных, красивых скалах. Входы в них очень узкие. Даня Абызов не мог не влезть в такую пещеру и вместе с Юрой Платоновым скрылся в темноте. Наши товарищи-шутники тут же забаррикадировали вход глыбами льда, а Вася приготовился снимать. Когда смельчаки-спелеологи стали возвращаться из пещеры и уперлись в заваленный вход, они стали подавать сигналы о помощи, но им крикнули: разбирайте лёд. Жутковатое зрелище: вначале во льду показалась чья-то рука, потом раскрасневшиеся лица. Всё это наш оператор Василий, он же доктор, с удовольствием отснял, после чего мы двинулись дальше — к самой глубокой точке Байкала.

Проводник Юра вычислил эту точку по навигационным приборам, и вот мы здесь. Приборы Давыдова давали расхождение в 30–40 метров, и два наших байкальских гуру долго сверяли какие-то показания, цифры и координаты. Все-таки точное место было найдено, и мы решили пилить прорубь для того, чтобы в это самое глубокое место Байкала бросить монетку. Первым взял бензопилу Миша Абызов. Боря Вайнзихер пошутил, что напиленные куски льда Абызов тотчас отправит на продажу как чистейшую в мире воду.

Прорубь называется по-местному «майна». Сейчас самые отчаянные будут в эту майну опускаться, и для них уже несут полотенца, спирт и закуску. Объявлено, что эта акция приравнивается к переходу экватора, и побывавшие на Байкале в такой серьёзной экспедиции, естественно, не могут не окунуться в байкальские воды, да ещё и в ледяную прорубь в самом глубоком месте.

Начали нырять. Я не решился из-за простуды, хотя надо было. Пока ныряли, вертолёт поднялся высоко, прямо над лагерем, и Денис Линчевский, один из главных спортсменов в команде Саши Давыдова, прыгнул с вертолёта с парашютом. Долго очень летел, не открывая парашют, потом дернул за кольцо и приземлился под раскрывшимся куплом почти в самую прорубь.

Во время стоянки я беседую с Юрой, который рассказывает про Байкал массу интересного.

Оказывается, глубина озера с точностью до сантиметра не определена, на дне очень большой слой ила, и знакомые юрины академики, погружавшиеся ровно в том месте, где мы сейчас стоим, говорили, что метров десять вниз можно еще пройти по илу. Только никто этого не делал. Американцы наверняка бы эти метры учли для рекорда.