Странные страны. Записки русского путешественника

Оказывается, наша экспедиция уникальна, потому что еще ни разу такая большая группа людей и техники не пересекала Байкал по льду. Наш маршрут проложен так, чтобы посетить самые значимые и красивые места Байкала, при этом невозможно выстроить траекторию движения точно. Ледовая обстановка меняется крайне быстро. Бывают становые трещины, из-за особенностей рельефа возникающие каждую зиму примерно в одном и том же месте, и местные жители даже пугаются, если не обнаруживают привычного разлома — всегда был и вдруг нет? Их наличие можно предсказать, предвидеть, предугадать, а во всем остальном можно полагаться только на собственную интуицию: из-за ключей и течений в совершенно неожиданных местах лед может быть очень тонким, или вода вовсе не замерзнет. Землетрясения вроде того, которое случилось в первый день экспедиции, бывают чуть ли не каждый день. В девятнадцатом веке тряхануло так, что целый поселок вместе с жителями ушел под землю. Это место называется Посольский провал. Байкал, несмотря на его древность, еще не сформировался и поэтому является идеальным местом для изучения земной коры. Раньше здесь было более двухсот сейсмостанций, и они фиксировали по 5–6 землетрясений в неделю, а бывало, и по нескольку в день. Сейчас работают только три или четыре.

Оказывается, поселок, в котором мы останавливались на Ольхоне, называется Хужир — это административный центр острова, и помимо него, есть еще семь небольших поселений. Почти по нашему маршруту в семнадцатом веке пересекал Байкал протопоп Аввакум, оставивший первое художественное и естественнонаучное описание озера. В его текстах есть и заметки о священнодействиях местных шаманов. Говорят, с тех пор ритуалы общения с духами огня, леса, гор и даже с духами свободы — и такие есть у шаманов! — мало изменились.

Самый рыбный залив на Байкале называется Чиверкуйский. А помимо пресноводного омуля — его нигде в мире больше нет, и нерпы — она тоже живет только на Байкале, озеро славится тем, что на его берегах сохранились уникальные растения, появившиеся на земле сотни миллионов лет назад.

После обеда все быстро собрались, и началась новая гонка, к полуострову Святой нос. Гонка уже буквальная, где каждый стремился обойти соперника. Я подумал, что это очень рифмуется с гонкой по жизни. Очень важен старт: квартира, в которой ты родился, твои мама и папа, школа, в которую ты ходил. Важно, ведомый ты или ведущий. Есть ли перед тобой кто-то, прокладывающий дорогу между препятствиями, есть ли надежная спина. И еще важно, на каком транспорте ты движешься.

Скорости достигли верхних пределов. Я несколько раз косился на спидометр, потому что посмотреть на него толком нельзя — нужно крепко держать руль, и даже голову наклонять и поворачивать осторожно, чтобы держать равновесие. Чем ближе тело к земле, тем больше ты сливаешься со снегоходом, и тем легче преодолевать заносы и скользкую, припорошенную снегом дорогу. Дух соперничества гнал нас вперед и уже в сумерках мы дошли до обещанного ледового лагеря. Он возник вдруг, как мираж посреди пустыни. Сложенный из ледяных глыб дворец, в большом круглом зале которого стоял огромный ледяной стол, стулья изо льда, покрытые шкурами. Горели свечи, и их оранжевое пламя многократно отражалось в прозрачных ледяных стенах, на потолке, на полу.

Такой же резкий контраст ярко-оранжевого и кристально-белого я помню из детства. Мне было лет шесть или семь, и я первый раз в жизни попал в больницу с какой-то детской инфекцией. Папа работал тогда на севере, в снегах, маму в инфекционное отделение не пускали, и даже не принимали передачи. Я лежал в огромной белой палате на втором этаже и несмотря на то, что соседей было много, ёжился от одиночества и безотчетного страха. Была зима, шел снег, окна были заклеены белыми полосками бумаги. Мама приходила ко мне, вставала под окном, и мы разговаривали через форточку. Однажды на свою маленькую-маленькую зарплату она купила апельсин. Я не знаю, что сейчас может меня так потрясти, как тот апельсин в шершавой оранжевой корочке. Мама решила забросить его в окно. Апельсин падал в снег, только с третьей или четвертой попытки, наконец, залетел в форточку и… упал между рамами. Оранжевый шар лежал в белом стеклянном аквариуме. Я видел, как мама смахивала слезы. Когда ушли врачи и медсестры, мальчики, которые все были старше меня и с детской безжалостностью подтрунивали надо мной как над малолеткой, включили свет и принялись выуживать мамин подарок какими-то веревочками, палочками, веником… Когда достали, пятнадцать голодных ртов и тридцать рук набросились на мой апельсин и превратили его в сок. Мне досталось лишь несколько капель. На полу валялись клочки бумаги, сорванной с оконной рамы, и кусочки апельсиновой корки. Мне было очень себя жалко, и я плакал, как никогда…