Странный мир. Истории о небывалом

Мимо тянулись забурьяневшие палисаднички и дома с покосившимися от ветра спутниковыми тарелками, с выбитыми дверями, а порой и с проваленными крышами. Город без людей стремительно превращался в груду развалин.

Миновали место, где растеклась сумасшедшая, не останавливаясь двинулись дальше. Стас что есть сил прижимался к пушистой шубе, правой рукой обхватив плечи Юлии.

«Ты не посмеешь тронуть ни ее, ни ребенка! – молча обращался он к судьбе, провидению, к тому, что перевернуло жизнь на земле и посмело тронуть всех и каждого. – Она мне нужна. Юля, Юлия, Юленька», – катал он на языке имя, которое час назад ничего ему не говорило и вдруг стало самым нужным.

Окончился вымерший частный сектор, проплыли распахнутые ворота автопредприятия, где несколько месяцев существовал крошечный городской анклавчик: десяток слесарей и шоферов, оказавшихся отрезанными от всего мира. Часть из них погибла, пытаясь прорваться в город на двух грузовых автомобилях; куда делись остальные, Стас не знал. Когда анклавчик опустел, Стас заезжал туда, чтобы вывезти остатки бензина, солидол, какие-то запчасти, которые могли пригодиться деревенским умельцам. Теперь мертвая зона поглотила крошечный островок, где не осталось ничего дельного.

Наконец начался лес, сосновый заповедный бор, который даже в самые разнузданные времена порубливали с опаской. Сейчас вырубленная делянка расширялась с каждым днем, сдерживало ее рост только то, что бензопилы давно заглохли, а лучковые пилы имелись далеко не у всех, да и немногие умели ими работать.

Несколько мужиков из Карачарова – второго села, входящего в анклав, – сидели возле штабеля подготовленных к отгрузке кряжей.

– Чой-то ты задержавшись, – приветствовал кто-то Стаса и тут же осекся: – Ой, да ты никак человечка нам привез.

– Не вам, а нам, – поправил Стас.

– Все равно, в наши края. И бабонька какая сочная. Не потрогать, так хоть поглядеть.

– Хватит болтать, – недовольно сказал Стас. – Капкан вот забирайте и топайте домой. Завтра выходной, я никуда не поеду, буду гостью на житье устраивать.

– Па-анятно, – согласились мужики.

Капкан живо сгрузили, Стас, провожаемый любопытными взглядами, поехал дальше. Свернув на проселок, остановился, сказал:

– Давай Леню одевай и сама одевайся. Мертвую зону проехали, а в деревню в таком виде нельзя. Бабушки у нас строгие.

Жилые деревеньки в анклаве сберегались почти как железные дороги в промышленных районах. Бывало, что и людей подселяли, если совсем уж выморочным становился хуторок. Понимали люди, что если пропадет жилье, то надвинется мертвая зона, меньше станет полей и леса, ближе гибель. Так и шло небытие: на города одним манером, на села – совсем иначе.

Овдеево – деревня, где Стас был когда-то дачником, а теперь самым, можно сказать, главным жителем, – насчитывало десять жилых домов, где спасалось двенадцать живых душ. Елины – нестарая еще пара со справным хозяйством, у которых, по словам Ваньки, и самогон водился, и самосад. А вот дети Елиных издавна жили в городе, и внуки, приезжавшие на каникулы, тоже успели уехать в школу. Тетка Анна Мурзакова тоже была в силе, даже корову завела. Была она вдовая, к ней ходил Витька из Федово, но переехать совсем и жить общим хозяйством никак не решался. Ванька Филиппов и Мишка Рукавишников – алкоголики, прежде кормившиеся при бабкиных пенсиях да и ныне пытающиеся жить старухиными трудами. Остальные жители деревни были бабки разной степени убогости.

А теперь Стас вез Юлю – молодую женщину с маленьким ребенком.

При въезде в деревню они встретили Анну, шедшую на луг за коровой. При виде Юли старуха всплеснула руками:

– Ой, Стасик, девоньку какую хорошую привез! Да еще и с мальчишечкой! Внучок?

– Это Леня, – не вдаваясь в объяснения, ответил Стас.

– Ленечка… – пропела Анна. – Худенький какой… Я сейчас корову подою, молочка принесу парного.

– Спасибо, – произнес Стас.

Рядом тихо всхлипнула Юля:

– Спасибо…

Подъехали к домам. Изба Стаса была крайней на деревне. Дальше стояло несколько выморочных домов, где никто не жил.

– Это твой дом будет, – Стас указал на темную громаду избы-пятистенки, где не двум, а десятку человек жить впору. – Бывшие бабы-Грунины владения. Бабка Груня умерла, дом бесхозным остался. Хороший дом, не так давно построен. Теперь будет твой. Но туда завтра вселитесь; сначала протопить надо хорошенько, а то дом выстыл. Так что первую ночь – у меня.

Стас остановился у своей избы, такой же темной, как и остальные. Соскочил с телеги, помог слезть Юле, толкнул незапертую дверь.

Дома затеплил восковую свечу и первым делом усадил за стол Леньку, придвинул ему кружку простокваши и миску с оладьями, которые прочил себе на ужин. Сам принялся растапливать плиту и малую печурку, труба которой тянулась под потолком, давая немедленное и жаркое тепло.

– Ты шубку сними, тут не холодно, и тоже ешь. Это кабачковые оладушки на толокне. Попробуй, они вкусные.

– Я ем, – отвечала Юля, придвигая миску ближе к Ленику.

– Осенью и зимой, – виновато произнес Стас, – темно вечерами. Некоторые вовсе при лучине сидят.

– Там было не светлее.