Страшен путь на Ошхамахо

Обитательницы емузовского дома, вместе с семьями соседнего селища, не успели еще вернуться из своего потаенного урочища, когда их настигла, трепеща радужными крыльями, весть об истреблении ханского войска. А урочище это, окруженное со всех сторон высокими скалистыми утесами, было совсем близко, сразу же за Чегемскими водопадами. В неприступную котловину вел из основного ущелья узенький проход между гранитными стенами — тут не разъехались бы и два всадника. Даже повозки приходилось сюда протаскивать, вернее, проносить на руках в разобранном виде. Внутри котловины росли обильные травы и дикие плодовые деревья, а с вершины одного из утесов низвергался водопад.

Обрадованные сельчане повернули назад к уцелевшим на этот раз домам.

Больше ни одна женщина не восклицала: «О, аллах! Корова моя — это гостья твоя!»

Вести о поимке Алигоко Вшиголового, суда над ним и позорном конце князя, вести об удивительной тайне панциря и происхождении того юноши, который, оказывается, считался «сыном матери, его никогда не рождавшей», вовремя достигли ушей Нальжан и Саны и их соседей. Вовремя — это значит до возвращения Канболета и Куанча.

Кубати отказался ехать с ними наотрез. Не желал он снисходительного к себе отношения. Конечно, чуткий Тузаров понимал, что парень не сомневается в своем аталыке, что «гордыня» его наиграна. Парню просто необходимо побыть без опеки старших.

Кубати уехал вместе с Нартшу. Рвался туда же и Куанч, но Тузаров не отпустил его.

— Почему же ты отпустил Кубати?! — возмущался Куанч.

— Потому что это было бы все равно, что у человека, который пошел танцевать, потребовать немедленно вернуть одолженные ему штаны.

— Ага! — понял веселый, честный и немного шумный Куанч и добавил тихо, с озабоченным вздохом:

— Что же, пусть потанцует…

Сана грустила и мечтала. Колечко, подаренное Кубати, начала носить открыто, а чувства скрывала, как сноха имя деверя. Сочинила песенку на тот случай, если ее захотят проверить, сумеет ли она не называть имен своих родичей, чтоб злые духи остались в дураках:

Если туда, где кудахчут по-глупому,
Едва лишь снесут кругло-белое хрупкое,
Вдруг заберется хвостатая рыжая,
А потом перескочит плетеное,
Я кликну со мной соединенного,
А он призовет молодого безусого,
Того, кто родился позже него
От той, что вскормила обоих,
А позже рожденный вместе
С клыкасто-лохматым брехливым
Быстро отыщут глубокое узкое
И в рыхло-сыром раскопают укромное,
А рыже-хвостатая, тявкая, выскочит,
А молодой наш, метко стреляющий,
Остроконечную сразу же выпустит
И угодит прямо в то, чем глядят.
А затем спустит с рыжей
Красивое, мягкое.
И это красивое мне принесет,
То я обменяю пушистое мягкое
На то удивительно сладкое белое,
Которое возят красноголовые [189], —
Вот что случится,
если хвостатая
Влезет туда,
где кудахчут по-глупому,
Едва лишь снесут кругло-белое хрупкое!

* * *

Прошло четыре года.

Тузаров отстроил новый дом на отцовском пепелище и надвинул шапку на брови — женился. И желали им с Нальжан дружными быть, как волос с медом сцепившись, нажить столько добра, чтоб даже «дымоходная труба у них из добротного была серебра». А отдельно Нальжан желали, чтоб шитье ее по швам не поролось, чтоб весела была (наша пелуанша), как козочка, ласкова, как овечка, плодовита, как курица, щедра, как земля, а сердце чтоб, как огонь, горячее у нее было.

Сана жила с ними и все ждала своего Кубати. Куанч остался в емузовском доме, стучал там молотом по наковальне.

У Канболета выросла красивая окладистая бородка, которую Нальжан ему аккуратно подстригала. На пирушке, устроенной, согласно обычаю, в честь решения отпустить бороду, присутствовал Джабаги Казаноков. Приезжал и Нартшу. А упрямец Кубати пока не появлялся.

Уже и Нальжан была согласна отдать за него племянницу: Канболет уломал ее с трудом. Первое время она протестовала:

— Я согласна, тха, сыном его назвать, но не кинжал простолюдина должен разрезать шнуровку, которая стягивает коншибу моей племянницы!

Канболет встречался с каном, спрашивал, когда же у парня перестанут чесаться подошвы и он вернется в дом Емуза, принадлежащий теперь «одному Кубати». Говорил Канболет и о девушке.