Страшная Эдда

То, что находит на кого-то – не есть ли это wuð, священный экстаз, о котором напоминает самое имя Одина? Некоторые вполне серьёзные историки утверждают, будто с культом Одина был связан образ медведя. Может быть, всё дело в мёде? Создатель Винни-Пуха явно знал что-то такое, что открывается не каждому, и это знание просвечивает в целой серии изящных метафор. Ведь так оно и есть на самом деле: в погоне за Мёдом Поэзии кому не случалось загнать в ловушку самого себя? Как часто мы оглядываемся назад и раскаиваемся в собственном авантюризме, лишь очутившись в яме с горшком на голове! И хорошо ещё, если стенки горшка достаточно толсты, чтобы не доносить до наших ушей гыгыканье любезных читателей, нисколько не сочувствующих нашему бедственному положению. А бывает и так, что награда кажется слишком близкой – «он мог видеть мёд, он мог чуять мёд», – но, едва мы воспаряем ввысь на воздушном шаре своего энтузиазма, как обнаруживается, что вверху нас поджидают лишь неправильные пчёлы…

Впрочем, всё это только догадки. Достоверная же история, которую можно проследить, такова. Добравшись до священной рощи, куда могли входить только боги и люди (от великанов и прочих посторонних тварей она была защищена надёжными заклятиями), Один с облегчением принял свой обычный вид и выплюнул весь Мёд в жертвенный котёл. Котёл он повесил на дерево с тем, чтобы из него брали Мёд самые достойные, и обещал время от времени пополнять запасы из источника и следить за тем, кто получает чудесный напиток. По крайней мере, до последнего тысячелетия это ему удавалось.

Что же касается той части Мёда Поэзии, что была утеряна Одином при побеге, то она, к сожалению, не исчезла бесследно. Почему к сожалению? Из неё образовалось несколько мелководных источников, довольно мутных, но всё ещё сладких на вкус. Пить из них не рекомендуется; во всяком случае, все, кто набредал на них с тех пор, становились… Не козлятами, нет. В наше время их принято называть графоманами.

Потому, раз уж мне не досталось неиспорченного Мёда, буду писать, как я умею. Лучше уж изложить рассказ без премудростей, настолько, насколько мне это доступно, чем соваться в поэзию через заднее крыльцо. Буду писать, как говаривал Александр Сергеевич, языком нагой прозы. Нет ничего постыдного в обыкновенных словах.

– Эк и занесло вас на Монмартр, Мартышкин! – воскликнет читатель. – Может быть, всё-таки расскажете, каким образом вы встретились с Сигурдом, Одином и всеми остальными?

Терпение, только терпение. Во всяком эпосе делаются перебивы и отступления, а иногда приходится рассказать целую историю, чтобы было понятно, о чём пойдёт речь дальше.

Прислонившись спиной к шершавому стволу Иггдрасиля, Один промывал слюной выбитый глаз. Саднящая боль в глазнице всегда появлялась у него перед надвигающейся опасностью. Предстояла битва, но где и с кем, он ещё не знал. Обычно боль ему унимала верная Фригг, лизавшая рану, пока ему не становилось легче; но сейчас ему хотелось побыть наедине с самим собой, пока он не узнает, что случилось в других мирах.

Однако уединиться ему не удалось. Он услышал приближавшиеся к нему тяжёлые шаги, и ему пришлось поднять голову. Это был Тор – косматый, огненно-рыжий, огромный, как медведь. Тор не задумывался долго над приветствиями; ему проще было дёрнуть за волосы или ткнуть пальцем под рёбра, чем придумать, что произнести. При этом он совершенно не соизмерял свои силы. К счастью, Один увидел его вовремя и мог теперь просто обменяться с ним взглядами. И хорошо, потому что на Торе был волшебный пояс, удесятерявший его силу.

– Ну? – спросил Тор, подходя к нему. Золотой свет Асгарда пронизывал его рыжую гриву, блестящий пояс с трудом держался на его почти квадратном туловище, сползая на бёдра. Не всякий мог догадаться, что, несмотря на устрашающий вид, Тор – само добродушие и боевой молот, который держал сейчас в руке, захватил с собой просто так, из привычки не расставаться с оружием.

– Жду Локи, – ответил Один, не двигаясь с места. Он сидел на своём синем плаще, расстеленном между корнями ясеня, копьё лежало рядом с ним. – Как только он выяснит, что к чему, он прилетит.

– А, – сказал Тор и поскрёб короткую рыжую бороду. – Ты сдал. – прибавил он чуть погодя.

– Сам знаю, – мрачно сказал Один, выдернув седой волос у себя на руке и поднеся его к глазам. – Молодильные яблоки на меня плохо действуют.

– Не-е, – мотнул головой Тор. – Я не про то.

Как ни туго он соображал, от него не могло укрыться, что между девятью мирами делается что-то не то. Он положил молот и пристроился на узловатом корне дерева напротив Одина.

– Понимаешь, – сказал Один, глядя вниз, на пробивающийся из-под корней источник, – получается всё невероятно нелепо. У людей кончается Мёд Поэзии, который я сам им когда-то обязался давать. И я ничего сделать не могу.

– Ты же в Мидгарде бываешь. Так отвези.

Один подавил вздох досады. Тор никогда не имел дела с поэзией и слабо представлял себе, сколько трудностей с этим связано.