Страшная Эдда

– Мне лучше, – сказал он, но было ясно, что он не хочет, чтобы она уходила. Сияние Асгарда освещало её всю, золотя её кожу. Сделав усилие, Сигурд сел и обхватил её плечи, прильнул к ней, и капли пота, сбегавшие по их телам, смешались. Так совершалась любовь в Вальгалле.

Часть 2. ПРИ СВЕТЕ СОЛНЦА

В самом деле, стилизатору вполне достаточно,

чтобы его произведение производило желаемое

впечатление на публику (а для этого, к тому же,

обычно бывает нужно не столько реальное сход-

ство с древностью, сколько соответствие пред-

ставлениям публики).

А. А. Зализняк, «Слово о полку Игореве: взгляд

лингвиста».

– Привет всем! Зовут меня Труди. Да что вы ёжитесь так, будто змея увидели? Расслабьтесь, вы уже умерли.

Вообще-то в бой меня не посылают. Говорят, толстая. Не понимаю, какая разница – всё равно, пока мальчики живы, они меня не видят, а как помрут, так всё равно им со мной здесь встречаться. Молоко-то я разношу, ха! Но в тот раз послать было некого, вот Один и отрядил меня. Очень ему захотелось заполучить Хёгни Гьюкунга, пока Хель не опомнилась. «Роскошно умер, – ас аж застонал, – неужто ей такого отдавать? А ну, ступай – натянем старухе нос».

Ну, я надела шлем и полетела. Бедняга ещё не остыл; тут сидит сестрёнка с распущенными волосами, сама на вид мертвее его, и пробует его отмыть от крови. У неё-то никого тут больше нет, кругом одни гунны, и помочь некому. И она меня не видит и не слышит, понятное дело, хоть и хотелось мне сказать, что вот, значит, я, не надо так убиваться.

Как мы это делаем? Очень просто. Видите, у меня за поясом золотые трубочки? Суёшь одну трубочку ему в рот и читаешь особое заклинание. Раз – и готово: вся душа записана на золоте рунами. Трубочки не спутаешь – двух одинаковых записей нет. Остальное нам без надобности – так, тухлятина; надо же и воронам в Мидгарде чем-то питаться. Всё равно Хильда делает всем новые тела. Из чего? Вот не знаю; да у нас и никто не знает. Это её собственный рабочий секрет. Из чего она там варит этот состав, даже сам Один не знает; говорят, она кладёт туда янтарь и лунный свет, а впрочем, может, и врут.

Забавно смотреть на вас, честно сказать… Эй, чёрненький, ты что это за знаки руками делаешь? Норны всеведущие, да никак, это христианин! Как тебя сюда занесло, ё-моё? Ведь вы в нас не верите! Подсознание, тролль его возьми… Ну, теперь уж тебе всё равно оставаться здесь – куда там эти христиане попадают, я без понятия – и у Одина не спрашивай. Что? Ты не против? Ну и ладушки. Когда будешь подходить приветствовать конунга, не корячься так. Плащ надо закинуть за спину, стоять прямо, глядеть в глаза. И улыбку, улыбку! Один кислых рож не переносит. Это ещё что такое? Стесняешься? Почему это неодет? Для Вальгаллы ты достаточно одет. Ну и трудный народ пошёл! Сам посуди, кто здесь на всю вашу ораву стирать будет?

Плащи-невидимки – это Один придумал. Потому что очень много жалоб было из Мидгарда поначалу. Мол, от мертвецов спасу нет, задолбали – выйдешь ночью в овраг пописать, а они там на мечах упражняются. Очень много заикающихся малышей появилось. Ну, Один быстренько нашёл выход. Плащи заколдованные с одной стороны – вывернешь наизнанку, и никто из живых тебя не увидит. А сапожки? Совсем не оставляют следов, ни на земле, ни на снегу, можете сплясать – никто не догадается. Постой, не смей руки вытирать о плащ! Чары можно сбить так! С ума сойти, сколько вам надо ещё объяснять!

Да вы не слушаете? Да вы, кажется, уже… Ну и ну, когда вы успели налакаться?

Брюн не сумели остановить. Меч вошёл криво, и она промучилась двое суток. Ей даже никто не мог оказать услугу, какую подарили бы воину – никто не хотел позорить себя убийством женщины. Старая Гримме сидела у её постели, кусая губы. Ей было не так жаль Брюн, как себя. Она прекрасно понимала, в каком сложном положении очутилась. Что, если этот проклятый гунн начнёт мстить её мужу и сыновьям? И всё из-за неуравновешенной молодки, для которой оскорблённые чувства оказались важнее благоразумия и чести их семьи!

– Ты ненормальная, – вздыхала Гримме, вытягивая из-под Брюн окровавленную подстилку. – С собой кончают только наложницы! Хочешь, чтобы после смерти про тебя ходили сплетни?

– Вы меня положите на другой костёр, – едва шевеля губами, проговорила Брюн. – Не с Сигурдом. Тогда другое дело.

– Думаешь, это спасёт твою честь? – хмыкнула старуха. Глаза умирающей впились в неё с ненавистью и отвращением.

– Моя честь! С каких это пор тебя стала волновать моя честь? Она не слишком тебя беспокоила, когда ты напоила Сигурда приворотным зельем, чтобы передать его с рук на руки твоей дочурке.

Брюн закашлялась, ручеёк крови хлынул у неё изо рта на одеяло. Отдышавшись, она заговорила снова:

– Моя честь! Кому я должна лгать, богам или людям? Тебе известно, что я спала с Сигурдом до того, как ко мне посватался твой сын; у Атли растёт моя дочь от Сигурда, и всему свету рты не завяжешь. Нет, не о своей чести я пекусь. Ты хочешь соблюсти приличия, вот я тебе и предлагаю, как.