Страшная тайна

Окинув комнату взглядом, она двинулась вперед, переползая от мольберта к мольберту.

Генри подполз ко мне, и мы оба видели, как Джоанна добралась до точки, из которой работа Джимми Хайда уже была видна. Она выглянула и посмотрела на неё. Из своего угла я ясно видел, как её глаза расширились в изумлении. Она поднялась на ноги.

– Нет! – испугался Генри. – Что она такое творит? Из-за неё мы попадёмся!

– Послушайте! – возмущённо заявила Джоанна, подходя к Джимми Хайду. – Что это вы делаете?

Джимми резко обернулся, выронил палитру, забрызгав пол краской. Он испуганно вскрикнул, заметив надвинувшуюся на него Джоанну.

Распахнулась скрытая панель, и оттуда выбежала Хасимото, все ещё одетая в одежду, полосатую, как зебра, что-то крича по-японски.

– Не смейте её рисовать! – закричала Джоанна. – Вы не имеете права!

Она ухватила Джимми за руку. Он как раз обмакнул кисть в ярко-красную краску и всё ещё держал её в руке. Пока они отбирали её друг у друга, к нам подбежала Хасимото.

– Незаконное проникновение! – закричала Хасимото. – Это моя студия! Вон! Вон!

Джоанна продолжала бороться с Джимми Хайдом.

– Я уйду только с этой картиной! – Она вырвала кисть у него из рук.

Вылетев из пальцев Джимми, кисть забрызгала алым чёрно-белое платье Хасимото. Та ахнула, затем зарычала от злости. Решительно двинувшись вперёд, она ухватилась за картину одновременно с Джоанной, и каждая из них потянула её на себя.

– Отдайте! – заорала Джоанна.

– Ни за что на свете! – отозвалась Хасимото. – Она моя!

– Только не эта картина, – крикнула девочка. – Ни за что! Помогите!

– Ну вот… – пробормотал я и выпрыгнул из своего укрытия, слыша, что Генри последовал моему примеру.

Мы тоже ухватились за картину. Хасимото и Джимми Хайд стояли по другую сторону и тянули полотно на себя. Всё это время Хасимото яростно ругалась на нас по-японски.

Изо всех сил сопротивляясь, я краем глаза взглянул на картину. Это был портрет мамы Джоанны. Он был так тщательно выписан, что сперва мне показалось, будто это фотография. На портрете миссис Сэдли стояла у окна, глядя на улицу. Глаза её, обведённые тёмными кругами, блестели, будто она готовилась заплакать. Вокруг головы был обвязан шарф.

– Тяните сильнее, – скомандовала Джоанна.

Мы потянули.

Ещё сильнее!

Мы дружно навалились и дёрнули изо всех сил. Картина вырвалась из рук у наших соперников, и мы полетели кубарем через всю студию, сбив по пути два других мольберта и уронив картины. Генри потерял равновесие и упал на пол. Я рухнул следом за ним, потянув за собой картину.

Рама, в которой был закреплён холст, стукнула Генри по голове и треснула. Я услышал звук рвущейся ткани и хруст ломающегося дерева. Окончательно потеряв равновесие, я упал поверх Генри и картины, ещё сильнее разорвав её.

Прошло несколько секунд, прежде чем у меня прояснилось в голове. Над нами стояли Джоанна и Хасимото, глядя на уничтоженное произведение искусства.

– Моя прекрасная картина! – взвыла Хасимото. – Вы сломали её! Она сломана, и её теперь не починишь!

23 Я принимаю решение

Мы стащили с Генри разорванный портрет матери Джоанны в сломанной раме. И, дорогой читатель, ты, наверное, ждёшь, что я испытывал страшную неловкость. Но на деле Джоанна так разозлилась, что для моих чувств в этой комнате просто не осталось места.

– Я рада, что мы её сломали, – прошипела Джоанна, яростно глядя на Хасимото. – Это моя мама, не ваша. Моя мама. Когда она умирала. Вы даже не спросили разрешения.

Хасимото прижала к себе сломанную картину, будто это был её больной ребёнок.

– Сотни часов. Может быть, даже тысячи. Это должна была быть моя величайшая работа.

– Ваша величайшая работа? – переспросила Джоанна. – Её даже не вы написали. Готова поспорить, что это всё его кисть! – Она указала на Джимми Хайда.

– Интересно, нельзя ли её как-нибудь сшить? – задумалась Хасимото.

– Я вам не позволю, – твёрдо сказала Джоанна. – Я заберу её с собой. А вам я её не оставлю.

Хасимото посмотрела на Джоанну, вздохнула и легла на пол.

– Вообще ты совершенно права. Я её не писала. Я ни одной картины не написала. Все они принадлежат кисти Джимми.

– Кто бы сомневался, – буркнула Джоанна. – Он делает всю работу, а вам достаётся вся слава. Надеюсь, вы ему хотя бы платите.

– Плачу? Конечно же, я ему не плачу. Он не наёмный работник. Он мой муж.

– Вы женаты?

– Конечно, женаты. Я люблю его. Как его можно не любить? Взгляните на это.

Она погладила разорванный холст, с которого смотрел на нас портрет миссис Сэдли.

– Тогда почему бы вам не рассказать всему миру, что он делает всю работу, чтобы и слава досталась ему?

Джимми сел рядом с Хасимото, взял её за руку и покачал головой, глядя на нас.

– Я пыталась, – грустно сказала Хасимото. – Но он заставил меня пообещать не делать этого. Он предпочитает анонимность. Правда, милый?

Джимми улыбнулся и кивнул.

– Анонимность, – проговорил он чуть слышно.