СТРАСТЬ РАЗРУШЕНИЯ

…Вдруг приходит известие о восстании в Париже. Томительная пустота взорвана! По шпалам, пешком, словно правоверный в Мекку, добирается Михаил до Парижа.

Словно пьяный, он ходит в дыму по улицам, командует на баррикадах, ночует и ест с монтаньярами и говорит, говорит о коммунизме, об освобождении всех славян, уничтожении всех «Австрий», распоряжается, приказывает вести непримиримую революционную войну до избиения последнего врага! Насколько вид народного взрыва и разрушение Бастилии возмутил полсотни лет назад его отца, Александра Михайловича Бакунина, навсегда отвратив от любых проявлений бесчинства и неподчинения властям, настолько сын его всем своим существом блаженно внимает гулу восстания, слыша в нем великую симфонию хаоса и разрушения.

Как он наслаждался!

К оружию! К победам!

Воистину, это лучшие дни его жизни!

— Что за человек!? — восклицал Коссидьер, префект баррикад, пытавшийся делать порядок из беспорядка. — В первый день ему цены нет, а во второй его надобно расстрелять. Если бы во Франции было триста Бакуниных, ею невозможно было бы управлять!

И Коссидьеру удается отправить дорогого проповедника к его любимым славянам с братским поцелуем и надеждой, что он сломит себе шею и не будет никому мешать. Для верности ему даже выдали под расписку от Временного правительства две тысячи франков.

Бакунин помчался на восток, к русской границе.

Что делалось в его голове, в его душе!

Он даже написал письмо Николаю, умоляя того встать во главе освобождения народов. Несмотря на свирепые выступления против Романова, ядовитые насмешки в печати над голштинским происхождением и нерусскостью царя, вопреки всему этому детское обожание Императора никуда не делось, оно тлело в глубине неостывающих юношеских восторгов, тех давних чутких воспоминаний о его приезде к воспитанникам Артиллерийского училища, о шутливых беседах и разговорах, когда все они запросто теснились вокруг Августейшей особы Государя Всея Руси!

Письмо он порвал.

Остыв, решил сам вести войска соединенных вольных славян против русского царя, ворваться в Россию под любым предлогом и уже там вволю разгуляться в разрушении главных государственных устоев. Опрокину, все опрокину!

В Германии тоже, самочинно, без стрельбы, произошли кое-какие мелкие беспорядки, даже возникло Франкфуртское собрание, что дало немцам повод говорить, попивая рейнвейн, о своих политических шалунах: "Наша революция".

Это и многое другое, наконец-то, отрезвило Михаила от революционного бреда. Надо начинать с самого начала, увидел он, нужна организация. Главная ее задача, неотложная цель и святое дело — разрушение. Его стезя — не оставить камня на камне. Потом-потом, сами собой найдутся строители-созидатели.

Опрокину, все опрокину!

С таким настроем он и появился на Славянском конгрессе в Праге.

Много было делегаций, от всех племен, много шума и бестолковщины, но заговорил Бакунин и вскоре говорил он один. Его благородная, чисто славянская внешность, энергия, открытый характер и обдуманная программа привлекли общее внимание. О противостоянии немцам и австрийцам, о том, что русский царь предал Польшу немцам, о необходимости сплочения в ненависти к угнетателям, организации славянских государств внутри захвативших их земли инородцев.

И закончил призывом.

— Мы будем беспощадно бороться не на жизнь, а на смерть!

На что получил едкую реплику Маркса в его "Новой рейнской газете".

— Полмиллиона вооруженных и организованных варваров только и ждут подходящего момента, чтобы напасть на Германию и превратить нас в крепостных православного царя. От нас, немцев, требуют создания славянских государств внутри нас!

О, если они всерьез, то и мы всерьез.

Самая революционная страсть немцев — это ненависть к русским! Всеобщая война, которая тогда вспыхнет, сотрет этот славянский Зондербунд, сотрет с лица земли даже имя этих упрямых маленьких наций. Исчезнут целые реакционные народы. И это тоже будет прогрессом!..

В Праге заволновались студенты.

В гостинице "Под голубой звездой" артиллерийский офицер Бакунин устроил свой штаб. Оттуда же раздался и первый выстрел. Конгресс был разогнан князем Виндигрешем, стрелки которого случайно и неопасно подстрелили в толпе его собственную жену.

Унося голову, Мишель ехал в коляске по живописной местности Богемии. Возница погонял лошадей, а ездок размышлял о том, что произошло и что предпринимать дальше.

И вдруг увидел, как толпа крестьян пытается приступом взять имение, красивый укрепленный замок. По всем правилам военной науки Бакунин организовал осаду, и когда вновь сел в коляску, замок пылал со всех четырех сторон.