СТРАСТЬ РАЗРУШЕНИЯ

"Воззвание к славянам" Бакунин создает в райском уголке Швейцарии, на острове Св. Петра. Он вновь и отовсюду изгнан и выслан, но по-прежнему питает намерение поднять настоящее "дело" в Праге, центре непольских славян. Несколько верных людей должны подготовить его приезд в город к самому началу пражского восстания. "Воззвание к славянам" разделило мир на революционную и нереволюционную половину, поставило вопрос о революции и вооруженной борьбе за свободу, резко и оскорбительно отнеслось к царской фамилии.

— "… немцы — бешеные враги нашей расы, которые хотели держать в рабстве вдвое многочисленное, чем они, племя славян. Необходим союз против Австрии и против Николая. Кто же этот Николай? Славянин? Нет. Голштинско-готторнский господин на славянском троне, тиран чужеземного происхождения! Друг своего народа? Нет, расчетливый деспот без сердца, без всякого чувства ко всему русскому, ко всему славянскому…"

И так неотвратимо и гибельно предсказывал сокрушительные революционные события, что Дубельт и граф Орлов вздрагивали, читая его.

— Схватить бы его и доставить к нам! Если бы прусское правительство действовало твердо, оно бы выдало нам этого мошенника.

— Может, подкупить его помилованием и обязать жить в России?

— Он сам допрыгается и очень скоро. Нам доносят, что он замахивается на восстание в Праге. Очень удобный случай.

Но явно преследуют Бакунина не прусское и не австрийское правительства, а почему-то господин Маркс.

Именно в его "Новой рейнской газете" черным по белому было помещено сообщение, будто бы госпожа Жорж Санд располагает неопровержимыми документами того, что Бакунин действует по поручению русского правительства. Журналистская "утка" сработала как бомба. Пока писательница в ужасе опровергала фальшивку, а редакция с прискорбием извинялась перед обоими, дело было сделано. Вокруг Бакунина вновь пустота, бунтарь-одиночка, он страшно нуждается, он зол, нелюдим, он питает самые разбойничьи намерения и относительно немцев, и относительно Императора Николая.

Но… это последние провалы перед головокружительным взлетом.

При подъезде к Праге Михаилу доложили, что к восстанию еще не все готово, а проще говоря, не готово ничего, и лучше переждать время в Дрездене, пока события сойдутся в благоприятном сочетании. В Дрездене же само по себе начиналось какое-то собственное народное волнение. Его руководители, все старые знакомые, пригласили Бакунина командовать отражением правительственных войск.

Стрельба уже началась.

Бакунин согласился. Его натура требовала деятельности, немедленной, сиюминутной. Он видел, что и здесь мало что готово для серьезного "дела", что люди растеряны и разобщены. И встал у руля, командовал, распоряжался с офицерской уверенностью, его звонкий металлический голос звал "рискнуть головой".

В эти дни его узнал Рихард Вагнер.

Удивительно!

Во всех великих людях, встретившихся на пути Бакунина, он оставлял ощущение величия и мощи, "львиной натуры" как сказывал еще Виссарион Белинский, к тому времени уже год как умерший от злой петербургской чахотки.

Так и Вагнер, бунтарь, ниспровергатель музыкальных канонов, ощутил в Бакунине, несмотря на страшные речи, нежную чуткость, сочетание варварской дикости с чистейшим идеализмом, уловил в нем тонкую музыкальность, огонь и страсть к огню. С ужасом восхищения наблюдал великий музыкант одетого в черный фрак Мишеля, высокого, отлично державшего свое крепкое атлетическое тело, уверенно распоряжавшегося в дыму, под обстрелом, ободрявшего растерянных людей.

И еще заметил этот обостренный наблюдатель, что сам Бакунин занимался делом, которое как бы не казалось ему серьезным, будто есть дело и Дело. Очень странно!

— Оказывается, — удивился знаменитый композитор, — русского человека легко можно убедить в том, что предать огню замки и имения — дело справедливое и богоугодное, что привести в действие разрушительную силу — дело, достойное разумного человека. Я понял, что славяне — наиболее способные, неиспорченные люди, но к демократии, к республике равнодушны, как к вещам нестоящим.

С 4 по 9 мая 1849 года Бакунин — полный диктатор Дрездена.

В артиллерийском азарте он громит самые художественные здания, устраивает в театре склад горючих боеприпасов и сжигает его, огонь и разрушения вихрем несутся по всем улицам старинного города. Для защиты городских стен от солдат Короля он приказывает вынести из Дрезденской галереи и выставить в качестве щитов бесценные картины Рафаэля, Тициана, Рубенса, рассчитывая, что противник не посмеет стрелять в шедевры

(Так или иначе, он со смехом рассказывал об этом на склоне лет!)

Когда же войска начали теснить повстанцев, он в боевом порыве предложил своим друзьям взорвать себя вместе с ратушей. Те вежливо отклонили великую честь. Тогда Бакунин организовал безупречно правильное отступление, вывел людей из-под огня, скрылся сам, и лишь предательство приютивших на ночь хозяев километрах в пяти от Дрездена позволило преследованию схватить его.

При виде жандармов Мишель дрогнул, представив, что будет немедленно выдан России. Это страшило его больше всего.