Государь выбрал большой, потемневший от времени пень, вздохнул, опустился на него. Подумалось: «Вот было могучее дерево, может, ещё Петра и Екатерину видело, а пришёл день — и повалили его. Так и с династией? Триста лет Романовы самодержавно правили Россией, и вот — конец? Я тягощусь властью, но кто её нынче удержит? Никого не вижу достойного. Алексей ещё мал. Так что править буду я, но что делать? Господи, просвети меня, неразумного! Уйми непокорную толпу!»
По руке полз муравей. Он цепко держал большую травинку. Государь с любовью посмотрел на него, улыбнулся, сказал вслух:
— Вот и я, такой же крошечный, пытаюсь тащить громадное государство. Ты дотащишь, а я?
И снова мысли побежали роем: «Петр, которого почему-то прозвали Великим, с первобытной жестокостью перепорол бы «кошками» или шпицрутенами (то и другое именно он внедрил в российскую жизнь) миллионы своих рабов, устроил бы ещё с десяток стрелецких казней. И добился бы тишины в государстве, и его вновь бы славословили рабы всех сословий — от крепостных крестьян до сенаторов. Или мой прадед Николай Павлович? Тот повесил пять негодяев, и почти на три десятка лет на Руси воцарились покой и порядок. Теперь суды вешают больше, но сумасшедшие террористы, словно печные тараканы, ползут изо всех щелей. Народ перестал бояться власти — это очень опасный признак. Господи, ты видишь, у меня больше нет ни сил, ни воли, ни желания задавить крамолу».
Хотелось одного: спокойствия и для России, и для себя, уверенности за благополучное будущее наследника и дочерей.
Но спокойствия не было, был лишь страх. И ещё были советчики, бесконечные советчики — назойливые и скромные, глупые и умные, которые нагло пытались командовать им, Государём. И каждый из этих советчиков противоречил другому.
Ежечасно возрастали тревога в сердце и ненависть окружающих. Государь подумал: «Если бы я сейчас умер, как это было бы хорошо и для меня, и для всех. Представляю, сколько это доставило бы радости моим врагам. Но они в борьбе за власть перегрызли бы друг другу горло. Они не знают, что настоящая большая власть — это большие страдания. Господи, за что меня так не любят? Я ведь всегда стремился делать добро людям».
Ответа не было.
Глава XXVI
ДВОРЦОВЫЕ ИНТРИГИ
Соколов с дневным поездом из Царского Села отправился в Петроград.
Отец, стосковавшийся по обществу, по разговору с равными себе, едва завидя сына, сказал:
— Ты, Аполлинарий, слыхал новость: Великая княгиня Ксения на свои средства создала санитарный автомобильный отряд…
Этот диалог был прерван телефонным звонком.
Соколов поспешил в кабинет, снял трубку.
Он услыхал рокочущий голос дорогого сердцу человека — товарища министра МВД Джунковского:
— Не ждал, Аполлинарий Николаевич? Сидим у меня дома в приятной компании с известным тебе человеком. Аполлинарий Николаевич, сделай одолжение, навести нас! Есть наиважнейшее дело. А мы за твоё здоровье по лафитнику сотерна[25]
поднимем.— Так точно, ваше превосходительство! — весело отвечал Соколов. И с любопытством подумал: «Вот уж верно: на ловца и зверь бежит! Я как раз сам собирался просить о встрече».
У Джунковского Соколов застал бывшего начальника штаба Московского военного округа, породистого красавца Евгения Александровича Рауша фон Траубенберга. Когда-то Соколов был с Раушем в самых дружеских отношениях и очень рад был вновь его видеть.
Стол к приходу Соколова был уже накрыт.
Кухарка внесла испускавшую пар горячую картошку. Выпили водки под сельдь и белые грибы.
Соколов не спешил выкладывать свои новости.
Джунковский сказал:
— Я сегодня получил донесение от начальника охранного отделения Ташкента. Там обнаружили гигантское подземное хранилище…
— Набитое сокровищами?
— К сожалению, там не золото-бриллианты, а огромный архив революционных организаций Туркестана: взрывчатка, оружие, патроны, фальшивые паспорта. Агентура сообщает, что мусульмане Закаспийской области и пограничных с областью персидских провинций Астрабада и Хоросана в последнее время с особой неприязнью относятся к русским.
Соколов спросил:
— Только потому, что Россия сейчас ослаблена ведением войны?
Джунковский отвечал:
— Нет, не только! Враждебное отношение к империи искусственно возбуждают германские, австрийские, персидские и турецкие агенты. Народу внушается: Россия накануне поражения в войне с Германией и неминуемо случится революция, которая свергнет самодержавие. И ещё: дескать, в ближайшее время Афганистан пойдёт войной на Россию. Фанатичные персы призывают к джихаду — священной войне, когда каждый мусульманин обязан убить одного-двух неверных.
Соколов сказал:
— Про военные дела вспоминать аж страшно! Оставлены Перемышль, Ярослав, Самбор, сдали почти всю Галицию…
Рауш вздохнул:
— Вот-вот падет столица Галиции — Львов, совершенно обрусевший город, куда ещё ходят прямые поезда из Москвы и Петрограда. На фронте катастрофически не хватает снарядов.
Джунковский подвел итог печальной теме: