Страстная односторонность и бесстрастие духа

Верь, что вселенная – тело
Перворожденного Сына,
Распятого – в страданье,
В множественности воль;
Вот отчего кровь Грааля –
Корень и цвет мирозданья,
Жизни предвечной основа,
Духа блаженная боль…

Роже жалуется, что не может понять. Он готов на любые подвиги ради своей дамы, но мистика Единого ему недоступна. Тогда Гургеманц раскрывает свою мысль яснее:

Не скажешь ли, сын мой, в раю:
«Вот она, это – я, это – он»?
Только в нашем ущербном краю
Так душа именует свой сон.
Дух дробится, как капли дождя,
В этот мир разделенный сходя:
Как единая влага – в росе…
Но сольемся мы в Господе – все!

Здесь индийские представления тесно переплелись с христианством. Распятие – завершение правритти, эволюции, выворачивания единства Бога в мир отдельного. Кровь Христа – начало инволюции, возвращения к единству, но возвращение должно быть достигнуто не космическим круговоротом, независимым от людей, а именно людьми, свободным решением их воль, слившихся в Божьей воле, – с благодатной помощью, и все же через свободное решение каждого человеческого сердца. Путь к этому – необходимо долгий, до конца веков. Пока (возвращаясь к Прологу) на Земле кипят прежние, непреображенные страсти:

Век мчится…
Срывается с гор Елеонских
«Аллах-эль-Аллах» из тысячи уст.
Бегут крестоносцы; под топотом конским
Вопли раздавленных, скрежет, хруст, –

Победой Ислама гремит Сальватерра!..

В смятенной Европе молебны поют
О гибнущих рыцарях истинной веры
И реквиемы о павших в бою.

Но чаще и чаще тропою урочной

Спускаются сны от вершин непорочных.
И чудится: ночью над миром безмолвным,
С высот, по мерцающим ледникам
Кругами расходятся лунные волны
По воздуху, по ночным облакам;

В долины, в дремоту

аббатств, корпораций, феодов,
В крестьянские норы,
под кружево замковых плит,
Где медленно бьется
глубокое сердце народов,
Где миф нерожденный
под волнами времени спит.
И снится
таинственный сон трубадурам
В Провансе,
в Тироле,
в Нормандской земле;
На дальней вершине,
неведомой бурям,
Сверкающий купол –
в синей мгле…

Поэма разворачивает в своем сюжете то, что намечено в Прологе. Король Бургундии Джероним томится на престоле. Он хочет установить на земле справедливость. Но все, что можно сделать, кажется ему мало, ничтожно:

Ты видишь: я создал благие законы,
А нищий народ мой по-прежнему нищ!
– Так разве во власти твоей, Джероним,
Закрыть все дороги страданию к ним?

– возражает королева Агнеса. Следует замечательная реплика:

– Молчите! Вы – женщины, вам неизвестно
Проклятье бессилья

на короле,И вам не понять, что мне душно, мне тесно,
Мне тошно на этой кромешной земле!..

Я убежден, что такое острое чувство духоты времени – анахронизм и свойственно не столько бургундскому королю XII века, сколько русскому поэту нашего времени. Реплика Джеронима поразительно напоминает слова Павла, обращенные к Тане (в поэме Зинаиды Миркиной «Stabat Mater»):

Ведь не только при луне
Выть и песни петь для пьяных, –
Дела, дела нужно мне!

и дальше:

Мне кажется порой, что жить преступно.
Где хочешь, – дома, даже на лугу,
В цветах, в траве – бьет в ноздри запах трупный.
Нельзя дышать. Да, – нечем, не могу…

[72]